Питер Джеймс - Алхимик
— Каким образом?
— Они обращали их себе на пользу… как и все остальное. Им приходилось прибегать к самым разным хитрым трюкам, чтобы сохранить свое господство; едва только в их окружении появлялись новые люди, они первым делом отравляли их.
— Да брось ты!
— Все это делалось тайно. Им давали напиток, в котором был растворен очень медленно действующий яд на основе ртути. Затем вместе с едой им давали противоядие.
Коннор нахмурился:
— Зачем?
— Все очень просто. Когда в пищеварительную систему попадает ртуть, она остается там практически на всю жизнь. Так?
— Так.
— Значит, что получается… комбинация химикалий, которую Медичи давали своим приближенным, никогда не могла быть выведена из их организма. Но ее можно было подавить антидотом; и пока они дважды в день принимали это противоядие, с ними все было в порядке. Но и формула, и составные части противоядия хранились в секрете. Эрго — приближенные никогда не могли уйти; им требовалось противоядие, так что они полностью зависели от Медичи, которые и давали им антидот. А если они уходили, то через несколько недель были уже мертвы.
— Медичи действительно это делали?
— Да. Таков был их способ добиваться верности своих приближенных. В этих ужасах была даже какая-то элегантность. Тебе не кажется?
Коннора внезапно пробила крупная дрожь, когда наконец до него дошло.
— Святый Боже! — воскликнул он. — Они не могли этого сделать!
— Могли, Коннор, и делали… существуют документы.
— Я… я имел в виду не Медичи.
Шваб как-то странно посмотрел на него:
— Так что ты имел в виду?
Коннор смотрел в пол у себя под ногами, не в силах продолжить.
— Я… это… словом, не важно, — промямлил он. — Забудь. — Но в мозгу у него пульсировало возбуждение, смешанное с ужасом, когда он осознавал всю чудовищность того, что предстало перед ним.
Суд Медичи.
Эти слова буравили ему мозг.
Этот Суд Медичи.
Насколько далеко продвинулся доктор Баннерман в своем анализе «Матернокса»? Удалось ли ему идентифицировать ту ДНК? Потому что если он это сделал и если Коннор был прав в своих самых последних предположениях, то нет никаких сомнений — в таком случае ученый подписал себе смертный приговор. И Монти, и Уэнтуорту, и ему самому, Коннору.
И сомнений в этом нет.
99
Среда, 7 декабря 1994 года
В десять минут шестого вечера Ганн снял трубку телефона на своем письменном столе и нажал две цифры, которые тут же соединили его с Мэрилендом. После третьего звонка ему ответил низкий серьезный голос:
— Макласки.
— Добрый день, мистер Макласки. Я так и предполагал, что наконец услышу ваш голос.
После паузы глава сектора секретных операций отделения «Бендикс Шер» в Соединенных Штатах, смущенно хмыкнув, сказал:
— Э-э-э… хм… да, майор Ганн… перед тем как побеспокоить вас, я как раз ждал подтверждения…
— Уже миновал полдень… я предполагал, что вы справились с делом еще прошлым вечером. — Хотя линия была надежно защищена, Ганн был осторожен в выборе слов.
— Таков и был наш план, но, боюсь, он не сработал.
— Почему, черт побери?
— Сейчас я не могу на это ответить. Похоже, он провел ночь в каком-то другом месте, не в гостинице… может, у какой-то шлюшки или еще где-то.
— Вы хотите сказать, что не знаете?
— Он зарегистрировался, но ночью его в номере не было.
— То есть вы потеряли его! Это вы хотите сообщить мне? — Ганн вспомнил грузного экс-офицера ФБР с висячими, как у моржа, усами и седоватыми волосами. Он был хорошим исполнителем, ответственным и безжалостным, когда это требовалось. Делать ошибки — это для него было чем-то необычным. Но он уже приближался к шестидесяти, и, не исключено, его хватка начала слабеть.
— Нет, мы не потеряли его, майор. Просто несколько часов пришлось побегать за ним. И сейчас мы взяли его под наблюдение. Он проводит деловую встречу, и, как только он выйдет из здания, мы его перехватим.
— Отлично.
— Инструкции все те же, майор Ганн? Ничего не изменилось?
— Нет. Но я хочу, чтобы все выглядело естественно и убедительно.
— В этом смысле не будет никаких проблем.
— Кроме того, вы ничего не сообщили мне о его происхождении.
— Над этим мы продолжаем работать. Парень он талантливый, отлично знает, как заметать следы. Я прикинул, что после того, как вы перенацелили нас — не столько узнать его подноготную, сколько избавиться от него, — особенной спешки по поводу его происхождения уже не было.
— Всегда предпочитаю знать, кого я убиваю, мистер Макласки, — сухо сказал Ганн. — И считаю это хорошей клинической практикой. Которая весьма важна для компании.
100
Вашингтон. Среда, 7 декабря 1994 года
— Это нарушение правил, Коннор. Не знаю, смогу ли я пойти на это.
— Через пару часов ты все получишь обратно.
Дейв Шваб покачал головой:
— Я чувствую себя не лучшим образом.
— Дейв… помнишь, как в тот раз я прикрыл тебя от Джулии? Когда она тебя разыскивала, позвонила мне и я сказал ей, что ты переработал и свалился как убитый, что ничего не соображаешь, а ты в то время трахал ту малышку… как ее звали? Не Холли Эмерсон?
— Малышка была тогда, а это сейчас, парень! Жизнь меняется. Такова реальность бытия.
— А тогда ничего не считалось, потому что мы были студентами и ты еще не повел Джулию к алтарю?
— Да.
Коннор продолжал смотреть на своего друга.
— Ты был чертовски перепуган, ты понимал своими гребаными мозгами, что можешь потерять ее. А теперь моя очередь. Теперь я боюсь, и мне нужна помощь.
У Шваба был смущенный вид.
— На меня из-за этого может свалиться куча неприятностей.
— Да брось ты, Дейв! Вернись к реальности бытия, как ты сам только что сказал. Это гражданская служба Соединенных Штатов, и она не может запретить тебе иметь друзей, тебя не могут повесить из-за того, что ты отдал долг благодарности другу… который не собирается вмешиваться в твой бизнес.
— У них может появиться другая точка зрения.
Коннор начал терять терпение.
— Но они ровно ничего не узнают. Святый Боже, какого хрена им вообще что-то знать?
Шваб поднял руки:
— О'кей, о'кей, бери.
— Ты позвонишь Джулии, скажешь ей, что я заскочу за шлемом и курткой?
— Позвоню. Мое обмундирование в шкафу у тебя за спиной. — Шваб, состроив измученное лицо, взял шлем и протянул его Коннору, а затем, порывшись в карманах куртки, выудил связку ключей. — На лифте спускайся в подвал и поворачивай направо. Увидишь красный «Сузуки-75». Поднимешься по рампе, и двери откроются автоматически.
— Сегодня же, только попозже, все оставлю на твоем месте. — Коннор вытащил бумажник. — И я даже дам тебе тридцать баксов за аренду твоего транспорта — это покроет расходы?
Шваб отчаянно замотал головой:
— Вот уж нет, ни в коем случае! Тогда это будет взяткой, парень. Стоит прикоснуться к ней, и мне натянут задницу. Так что бери этот проклятый мотоцикл и убирайся с глаз долой, занимайся своими делами.
Коннор встал.
— Всегда знал, что ты один из лучших ребят, Шваб. Когда-нибудь ты, может, увидишь на этой стенке сертификат со скромной благодарностью от меня.
Бар в зале прилета аэропорта Даллеса был переполнен, и сначала, когда Коннор, держа под мышкой шлем Дейва, появился в нем, он подумал, что Монти еще не прилетела. Затем он увидел копну ее белокурых волос, и у него радостно подпрыгнуло сердце. Она сидела закутавшись в плащ и читала журнал; ее небольшая сумка стояла рядом на полу.
Она заметила Коннора, когда тот оказался в нескольких ярдах от нее. Какое-то мгновение она рассеянно смотрела на него, а потом ее лицо расплылось в такой сияющей улыбке, что ему захотелось навечно сохранить ее в памяти.
Он бросил шлем на ее сумку, и они обнялись так страстно, словно боялись, что какая-то внешняя сила оторвет их друг от друга. Монти приникла к его губам, и перед тем, как заговорить, они долго целовались.
— Коннор, — сказала она, не в силах перевести дыхание. — Ты здесь, у тебя все хорошо!
— Господи, как я беспокоился о тебе! Но ты справилась!
Она прижалась лицом к мягкой коже мотоциклетной куртки Шваба.
— Как ты классно выглядишь в ней. А я и не знала, что ты был в «Ангелах Ада».
Коннор улыбнулся, обнял ее и покачал, как ребенка.
— В первый раз за пятнадцать лет я ехал на «сузуки». — При этих словах он осмотрелся, но вокруг было столько народу, что вычислить того, кто наблюдает за тобой, было практически невозможно. Он был уверен, что от Патентного управления за ним никто не следил. — Есть ли новости о твоем отце… или об Уэнтуорте?
