Алексей Тарасенко - Бедный Енох
— Я же, — говорю я, — либо найду того, кто мне нужен и засяду с ним в каком-нибудь сарае, подожду, пока все кончится, либо, если будет возможность, выведу его из деревни, и тогда вы тоже сможете отступить, в деревне останутся одни боевики — и их-то уже можно будет накрыть артиллерией!
* * *К деревне мы подобрались уже тогда, когда ночное небо стало немного, но светлее. Мы действовали, как договорились с лейтенантом, но, как вы знаете, даже если идеальные планы могут давать сбой, то что же произойдет с планом неидеальным, придуманным на ходу, с большим расчетом на простое везение?
Включив прибор ночного видения, с гранатометом наперевес я двигаюсь, прижавшись к длинной глинобитной стене одной узкой улочки, до тех пор, пока не напарываюсь на засаду. Стреляя по мне длинными очередями, пулеметная точка обнаруживает себя, и, соответственно, обильно политая плотным огнем десантников с нескольких сторон — быстро замолкает.
Еще минут десять проходит, прежде чем десантники со всех сторон окружившие деревню собираются в одном месте — и идут туда, где еще недавно действовала засада.
Я еле различаю в ПНВ, как метрах в семидесяти от меня четко и слаженно идут наши бойцы, после зайдя в дом, из которого еще недавно стреляли по мне.
Обосновавшись в доме, десантники начинают плотно стрелять по соседним вокруг них домам — как я понял, провоцируя другие огневые точки на ответный огонь, чтобы их обнаружить.
Боевики же вначале долго не отвечают, пока, как я думаю, пара метких попаданий не заставила их думать, будто они обнаружены.
Тогда из дома, стоявшего прямо напротив того, где сейчас были десантники, началась пальба сразу из двух пулеметов, а еще через минуту-две кто-то стал запускать осветительные ракеты, так что ночь быстро превратилась в день!
Пока же вся эта заваруха идет своим чередом, я решаю обойти боевиков справа по ходу моего движения, но тут мне встречается Павлов, в обнимку с оружием совершенно не тапясь бредущий вдоль улочки, на которой я нахожусь, так что мне приходится отвлечься, чтобы затащить его в какой-то сарай, где он вполне себе комфортно устраивается, усевшись в углу, после чего, устроив его, я выхожу из сарая и продолжаю двигаться вдоль улочки, с целью зайти к пулеметной точке боевиков справа. Передвигаясь короткими перебежками, время от времени я ненадолго останавливаюсь, чтобы оглядеться и решить, где остановлюсь в следующий раз.
* * *Обогнув один дом, в момент, когда висевшая над деревней осветительная ракета погасла, а другую еще не выстрелили, я буквально нос к носу встречаюсь с двумя боевиками, которые, скорей всего, шли во фланг десантникам. В темноте и без ПНВ эти двое меня не заметили, но, проходя мимо, вдруг стали как-то по-звериному принюхиваться, шумно вдыхая и выдыхая воздух.
Не желая пострадать от осколков собственного гранатомета я бегом удаляюсь от них метров на семь, после чего стреляю в них, и оба боевика падают, а один из них, прежде, чем упасть, подбрасывается взрывом вверх, и, перевернувшись в воздухе, после шлепается на землю хребтом, так что слышно, как тот ломается.
К пулеметной же точке подойти не удается, потому что оказавшись от нее справа, я сталкиваюсь с еще одной, тут же открывшей по мне огонь, прикрывающей правый фланг первой.
* * *Тогда я решаю попробовать зайти с другого фланга, но для этого нужно пройти за спиной десантников.
Я захожу в сарай, где еще недавно оставил Павлова, проведать его, и, убедившись, что он цел и невредим, сообщаю по рации лейтенанту, что собираюсь пройти у его группы сзади.
На это мне отвечает один из сержантов, сказав прежде, что лейтенант погиб, а потом в наш разговор вмешивается Пашкевич, сообщая, что будет меня ждать.
Итак, вариант с обходом отпадает, и я возвращаюсь в сарай, где сидит Павлов, боясь за него с одной стороны, а с другой — боясь и его самого, как бы он при оружии с перепугу не пальнул бы и в меня, так что вернувшись в сарай я первым делом забираю все оружие, что есть у Павлова. Андрей, находясь в ступоре, слава богу, еще реагирует на слова и покорно отдает мне все, что у него есть.
После вновь оставив его, я располагаюсь в дверном проеме сарая, и, иногда постреливая из своего автомата, пытаюсь отвлечь огонь главной пулеметной точки боевиков на себя с тем, чтобы получив возможность десантники могли бы хоть что-то предпринять.
Но пулеметчик на меня не отвлекается, так что десантники организуют атаку проломив глиняную стену дома в котором находятся со стороны, обращенной в противоположном направлении от пулемета боевиков, и затем начинается страшное.
* * *В считанные минуты бой превращается в кашу, когда противостоящие друг другу силы перемешиваются, так что не понятно где свой, а где чужой.
Оставив стрелять лишь один пулемет, боевики, видимо, организуют свою контратаку, так что на узких улочках деревушки вскоре они встречаются лицом к лицу с десантниками.
Кинжальный огонь, перебрасывание гранат, а иногда и рукопашные схватки заполоняют все вокруг, повсюду звучат выстрелы, взрывы гранат, звуки борьбы, вскрики и ужасные стоны раненых.
Увидев справа от себя троих боевиков, пригнувшись пробирающихся вдоль улочки, я выстреливаю в них все что осталось в РГ, после чего в стену сарая, на пороге которого я нахожусь, невесть откуда влетает заряд из РПГ, и эта сена падает внутрь, а с деревянного потолка, обмазанного толстым слоем глины, начинают отваливаться крупные куски, один из которых, вдарив меня по голове, лишает сознания.
* * *Очнулся я оттого, что Пашкевич куда-то волок меня за ноги. Увидев его, а так же то, что с ним больше никого не было, я резко отбрыкнулся, так что Дмитрий схватился за автомат, висевший у него через плечо.
Впрочем, разглядев меня, он опять переместил автомат себе на бок — висеть там — и заулыбался.
— Земсков? — спросил он меня — ты?
— Я…
— Ну, вот и встретились!
Я, преодолевая жуткую боль в пояснице, привстал.
— Что ж? — Дмитрий смотрел мне прямо в глаза, наверняка не понимая, что в его глазах жирным блеском расцвело сумасшествие — ты мне как-то помог очень сильно, я теперь твой должник… Ну что? Жить хочешь?
Я отвечаю резко выставленным вперед, выхваченным из-за пояса пистолетом, но Пашкевич только смеется:
— И что же? Пристрелишь меня, так и не выяснив много чего интересного?
Я мнусь:
— Ну, например, чего?
Пашкевич садится прямо в снег, все время блаженно-загадочно улыбаясь. Он, видимо, чувствует себя хитрецом, всех обведших вокруг пальца, и теперь торжествующего свою сумасшедшую победу.
