Игорь Лесев - 23
— «Так значит, та Н. Н. и есть моя настоящая мама? Просто она ничего не знает про твое существование?»
— Нет! — лицо женщины в красном исказила ярость. — Я твоя мать! А она только твоя биологическая мать! Она не пережила даже толики тех страданий, которые переживала за тебя я! Она никто! Только я твоя мама! И она знает про мое существование. Я к ней часто прихожу во снах и напоминаю, что заберу тебя к себе. А она все плакала, дурочка, и от тебя все скрывала, — женщина в красном снова улыбнулась.
— «Куда ты хочешь меня забрать?»
— Сюда, к себе. Анилегна займет твое тело, а душу отдаст мне, и ты станешь скитальцем. Ты ведь хочешь этого, Игорь?
— «Нет, я не хочу этого! Я люблю свою маму, люблю только ее! Я не хочу быть с тобой, не хочу быть скитальцем, не хочу никому отдавать свое тело. И я не хочу, чтобы меня называли Игорем!»
— Дурачок, это не я, а она назвала тебя так. Оберегала тебя от меня, имя от всех твое настоящее скрывала. Эгоистка. Скрывала от меня моего же сына, ха-ха-ха, — женщина в красном платье пронзительно засмеялась.
— «Это вы убили девушку на Замковой горе?»
— Я, и не называй свою мать на «вы».
— «Зачем вы ее убили?»
— Маленький мой, — женщина протянула свою костлявую высохшую руку к моему лицу и провела по щеке, отчего мне стало невыносимо противно, — я ведь жду тебя уже двадцать пять лет, я скучаю по тебе, по своему сынульке. Чем больше у тебя будет проблем в биологической жизни, тем скорее ты попадешь ко мне. Я убивала этих людей только ради тебя.
— «А что будет с той Н. Н., когда я умру?»
— Я не знаю. Мне все равно.
— «Ответь мне честно только на один вопрос, и можешь делать что хочешь».
— Спрашивай, сына.
— «Она жива?»
За моей спиной вдруг вместо стены оказался столб, к которому я был привязан. Женщина в красном подошла ко мне со спины и провела длинным ногтем указательного пальца по моей щеке и шее.
— Любишь эту дуреху. Напрасно. Она просто Н. Н., а я — любящая Н. Н. Я тебя любила, когда она еще с мальчиками даже не целовалась. Я тебя любила, когда она трахалась непонятно с кем, но только не с твоим отцом. Я тебя любила, когда она курила перед твоим рождением. Игорек, она такая же, как все. А я ради тебя душу продала.
— «Она жива?!»
— Да! — женщина в красном платье закричала и ударила меня по лицу.
— Да, ты дышишь, мой мальчик, — надо мной склонилось сияющее лицо Татьяны Александровны Обуховой.
Она несколько раз пошлепала меня по лицу, отчего меня совсем перестало крутить, и я очутился на чем-то твердом. Слева от меня что-то потрескивало, я скосил глаза и увидел парафиновую свечку в полулитровой банке. От ее пламени по стене и потолку бегали бешеные тени.
— Где я? — с гласными в этот раз у меня все получилось нормально.
— В классе, мой мальчик. В школьном классе.
— В твоем последнем классе, — услышал я со стороны голос Алисы.
Она была одета во все белое.
— Какой-то праздник, Аля?
— Все шутишь, мой хороший? — Алиса склонилась прямо надо мной, — Игореша, посмотри на часы, уже одиннадцать. Через час Пасха. Но ты ее не встретишь. Зато ты встретишь что-то, вернее, кого-то поинтереснее. Свою маму. Поверь, для тебя это будет большим сюрпризом.
— Будем начинать? — раздался из угла класса голос Максима Федченко. Обухов уже там, быстрый малый.
— Дима, закрой рот. Не перебивай Анилегну, — Обухова ввязалась в разговор с явным подхалимажем, было видно, что она безумно довольна новым телом ее сынка и теперь отрабатывала перед Анилегной.
— Ты прав, Дима, пора начинать, — Анилегна выпрямилась и направилась к столу, на котором уже было разложено все необходимое для омовения гулу. — Игореша, ты уже знаешь, что тебе надо будет прочесть вслух один стих?
— Меня уже тошнит от поэзии. Ни хуя я читать не буду.
— Ты бы таким смелым был, когда из шкафа в своей общаге удирал и оставил маленькую девочку с нами наедине, щенок трусливый, — Анилегна ответила мне спокойно, без надрыва, и именно ее тон уколол меня больше всего.
— Та толстушка мне никогда не нравилась, — я попытался затянуть разговор, зная, что уже скоро полночь, но меня смущало полнейшее спокойствие Анилегны.
Понятно, что меня будут пытать, чтобы я произнес стихи, угрожать убить, но ведь они должны быть уверены, что я обязательно все сделаю до полуночи.
Анилегна продолжала молча смотреть на меня, что-то оценивая.
— Игорь, у меня, как ты понимаешь, очень мало времени. Буквально, — она посмотрела в сторону (я перехватил ее взгляд и увидел на стене те самые черные часы из моего сна!), — пятьдесят три минуты. Ты прочтешь прямо сейчас стих?
— Кто тебе сказал, что меня зовут Игорь? — ответил я по-еврейски вопросом на вопрос, но мне действительно вдруг стало интересно, откуда они узнали, что меня зовут именно Игорь, а не, скажем, Вася или Петя.
— Понятно, — Анилегна оставила мой вопрос без внимания, — Татьяна Александровна, пригласите вашу подругу.
Обухова вышла в коридор, из которого через несколько секунд послышался скрип. У меня в страшном предчувствии сжалось сердце, и через несколько секунд я увидел свою маму. Обухова ввезла ее привязанной к инвалидной коляске, с заклеенным скотчем ртом. Мама была в каком-то чужом клетчатом халате и чужих же серых тапочках, под глазами у нее были огромные темные синяки, она вообще выглядела очень плохо. Боже, как же над ней издевались! Мне стало очень плохо. Я сразу заплакал, слезы просто полились не переставая, я пытался подняться со стола, но не было сил даже держать долго поднятой голову. Как только мама меня увидела, она тут же истошно замычала и тоже начала плакать. Затем она повернула голову к Анилегне, и в глазах мамы я увидел глубокую мольбу, мне стало ясно, что она готова на любые унижения, истязания и даже смерть, лишь бы эти твари отпустили меня.
Но я ошибся только в одном. Пытать Анилегна собралась не меня, а мою маму. Непонятно откуда в ее руках появилась трехлитровая банка, в которой сидела огромная тощая крыса. Она была очень длинной и постоянно крутилась, безнадежно ища выход. При первом же взгляде на банку я сразу понял, кому предназначалось ее содержимое — больше всего на свете моя мама боялась мышей. А здесь была огромная мерзкая крыса.
— Игорек, я ее не кормила трое суток. Как ты думаешь, эта малышка не побрезгует пятидесятилетним мясом?
