О людях и ангелах (сборник) - Крусанов Павел Васильевич

Дирижабль плыл в облитом солнцем прозрачном океане света, объект же двигался в ливневом потоке под облаками, отчего визуальный контакт с ним был невозможен, хотя, не будь между ними этой плотной, как войлочная кошма, пелены, для того, чтобы рассмотреть летуна, сейчас хватило бы обычной полевой оптики. Бригад-майор решил накрыть нарушителя магнитной подушкой, сканировать на предмет активного вооружения и, в случае отсутствия угрозы, втянуть «валенок» на грузовую палубу.

Что ситуация не так проста, как поначалу показалось, бригад-майор сообразил, когда магнитная подушка не сработала. Ведомый радаром, нечёткий, странно подрагивающий на экране объект просто не заметил её, прошёл как нож сквозь холодец, как палец через воду. То, что рассекало под облаками дождь, не имело магнитных свойств, а стало быть, и охранный щит был ему нипочём. На допотопный агрегат это уже никак не походило. Озадаченный бригад-майор приказал послать два истребителя – сопроводить летуна до ближайшего аэродрома, а в случае неподчинения – так-растак! – принудить и посадить силой. Для острастки Буй-тур Глеб решил легонько садануть по нарушителю из акустической пушки, которую пилот услышит не то что сквозь шум дождя, но и сквозь могильный сон, – пусть знает, что он под опекой. Отдав команду, бригад-майор машинально облизал губы и похолодел – усы были солёными!

Пушка отработала, и в тот же миг летун, взвившись почти вертикальной свечой, пошёл к дирижаблю на звук, как идёт акула на запах крови. Истребители ещё только готовились сорваться с нижней палубы и теперь, если успеют, определённо должны будут не сажать, а сбивать наглеца. Ситуация стремительно менялась, расстояние до объекта с каждой секундой сокращалось: ещё немного, самую малость, и он вырвется из-под облачного горизонта. Сомнений не было – даже не видя соперника, мерзавец намеревался атаковать. Врубив звенящий зуммер боевой тревоги, бригад-майор с холодной усмешкой, всегда отпечатывающейся на его лице в минуту опасности, вновь помянул в мыслях бесстрашных крылатых казаков своего экипажа, готовых разделать чёрта под орех, врезав по нему из всех калибров, и в тот же миг, не в силах совладать с открывшимся от изумления ртом, понял: вот он – тот самый случай.

6

В согласии с нагрузкой на полушария мужского мозга, особое выделение ума в виде серы закупоривало левое ухо Нестора плотнее, нежели правое, поэтому, переспрашивая, он обычно поворачивался к субъекту речения именно правой стороной.

– Что, что? – Нестор повернулся к Брахману соответственным образом.

– Теория посменного доминирования биологических классов, трактующая чередование зоострат, – привычно повторил Брахман.

Однако разговор этот случился позже. А тогда, после взрыва в харчевне «У мамусика», мы все, как Нестор, изрядно приоглохшие, с кряхтением и оханьем поднялись из пыли, утёрли разбитые носы, ощупали ушибленные колени и бока и, осознав, что отделались, в сущности, пустяками, поспешили смыться. Нехорошо – тем самым мы навлекали на себя подозрения, давали повод подумать о себе дурно, но что поделаешь – закон и долг идут не в ногу. Да и потом, как говорил затейливый старик в харчевне, «вдолги распутают дело». Нас вела санкция, и, задержись мы здесь по воле следствия, можно считать, что зеленцы… ну, те бомбисты-рыбоколы, направленные, бесспорно, Льнявой, хоть частично, но всё-таки добились своего.

Собственно говоря, в подобных обстоятельствах надо было без рассуждений ступать за вожаком, что мы и сделали, – в этом залог спасения, если, конечно, вожак не дурошлёп, не фофан стоеросовый, а истинный, такой, какого описал Князь в своей «Книге власти» и каким заведомо являлся сам. Вот лишь несколько запавших мне на сердце коротких изречений из его труда:

– Вожак не покупается на клевету, потому что знает цену словам – она невелика.

Разводи истину и иллюзию.

– Кричащие «Долой!» – либо юные безумцы, не познавшие своего сердца, либо нечестивцы, питающиеся смутой и разложением. Ложь и алчность в сердцах последних – эти лобковые вши тайно стяжают богатства и пожинают роскошь. Вожак всегда видит разницу между строительством и разрушением.

Судья знать должен как закон, так и сердце человеческое.

Или вот:

– Между вожаком и духом-правителем различия огромны. Дух-правитель организует настоящее, вожак ведёт в будущее.

Отдай всё – зов вчерашнего дня. Сегодня я говорю: возьми всё, но не считай своим.

– Вожак стоит против сил тьмы – противостояние их беспощадно, но вожак не может отвернуться.

Не завидуй вожаку – он несёт бремя жизни.

Князь позвал нас за собой, в будущее, и мы пошли. Невзирая на законопаченные уши.

Выскочив из Богородицка, мы съехали на грунтовку и встали за кустами. Надо было содрать рекламные самоклейки – если нас примутся искать, они – первая примета. Князь был рад столь вескому оправданию расторжения договорённости, так что и постылому банку, и страховщикам досталось – пошли в клочки. Правда, пари́л по-прежнему на передних крыльях запылённых машин белый ворон, но тут уже сложнее – аэрография, да и дело чести, в конце концов. Стоп. Что я говорю… О том, чтоб посягнуть на ворона, и речи не было.

Вместе с самоклейками похоронили под камнем в придорожной канаве, где и без нас уже зародилась небольшая стихийная свалка, жилеты «Рапснефти» – бензин по золотой карте нам и так нальют, а за нарушение договорённости ответим, если доведётся. Потом опять вывернули на трассу и, оставив по левую руку за дальними перелесками Куликово поле, стараясь из соображений конспирации блюсти скоростной режим, погнали в сторону Ельца – направление по-прежнему указывала стрелка внутреннего компаса Брахмана.

На этот раз ехали без остановки так долго, что заблудший паучок успел сплести в рыдване Князя ловчую сеть между передней консолью и рычагом автоматической коробки. За окном мелькали Красавка, Большие Плоты, Буреломы, посты дорожных стражей…

– Сегодня в розыск не объявят, – провожая взглядом стоящую на обочине машину характерной бело-синей масти с проблесковой люстрой на крыше, сказал Князь, – а вот завтра будут брать. Тут на трассе камеры повсюду. А у Рыбака в багажнике ружьё в собранном виде и в охотбилете за два года взносы не уплачены.

– Может, огородами?.. – простодушно предложила Мать-Ольха.

– Обойдётся. – Брахман, похоже, и теперь видел всё наперёд. – Могущество отправило за нами опекуна – милостивого соглядатая. Его зовут Хитник. Он бомбистов следствию укажет, а от нас глаза отведёт. На это дело он мастер.

– Ты что же, знал о нём? – Обгоняя фуру, Князь притопил педаль, мотор бархатно взревел, автомат, миг подумав, перешёл на пониженную передачу, и машина рванула, как спринтер с низкого старта.

– Не знал. Только сегодня в харчевне заметил. Он был там и всё видел.

– В зале мы одни сидели, – усомнилась Мать-Ольха. – Пока ублюдки эти не подкрались.

– Я говорю же: он мастер глаза отводить.

– Старый такой, седой, как куропатка? – догадался я и обернулся к задним пассажирам.

Брахман посмотрел на меня внимательно, во взгляде его читалось почтительное удивление, как если б он, плутая по брусничному бору, вдруг увидел токовище павлинов.

Я торжествовал – я наблюдал и слышал серафима, в то время как остальных моих знающих и отважных братьев он заморочил! Вот это да! Хитник… Конечно – чёрный уральский копатель.

– Убей бог, никого не видел, – признался Князь. Наверное, ему было немного обидно – как вожаку, ему полагалось держать палец на пульсе и сечь поляну.

– Зачем тогда рекламу сдирали? – Мать-Ольха огорчённо разглядывала сломанный ноготь.

Князь сам не любил лишних движений, но тут был не тот случай.

– А для рыбоколов это что, не примета?

Может показаться странным, что мы обходили молчанием само событие, чуть было не послужившее венцом нашим достойным жизням. Это не так – в кустах за Богородицком, частично уже оправившись от потрясения, всяк, кто хотел, не стесняясь в выражениях, высказался по поводу оскала безносой. («Сукины коты! Ублюдки! Сволочи! Они хотели убить меня! Меня – перл творения и мать двоих детей!» – бушевала Мать-Ольха.) Причина, по которой эти речи опущены, – мой личный произвол. Отразит ли их Нестор в Истории – его дело.