Брайан Ламли - Голос мертвых
"Нет, — опроверг его мысли вновь раздавшийся в голове юноши густой, низкий голос барона, — это все принадлежит не мне, а... ну, скажем так, моему ученику. Он изучал мои труды и даже осмелился попытаться изучать меня самого. О, ему прекрасно были известны слова, с помощью которых он мог вызвать меня, но он не знал, где меня искать, и даже не, — подозревал, что я нахожусь здесь, рядом, увы, думаю, что его уже нет на свете. Скорее всего, его кости покоятся где-нибудь наверху, среди развалин. Мне доставит величайшее удовольствие в один прекрасный день найти их там и сделать с ним то, что он собирался и вполне мог сделать со мной”.
В то время как мрачный голос Яноша Ференци предавался неясным воспоминаниям, Думитру Зирра подошел к столу. Он увидел копии писем на неизвестном ему языке. Можно было разобрать даты пятидесятилетней давности, далекие адреса и имена адресатов, среди которых были какой-то М. Рейно из Парижа, Иозеф Надек из Праги, Колин Грив из Эдинбурга и Джозеф Гурвин из Провиденса, а также множество других из больших и малых городов по всему свету. Автором всех этих писем и адресов, написанных одним и тем же почерком, являлся некий мистер Хатчинсон, или, как он чаще всего подписывался, “Эдв. X.”.
Что касается книг... они ничего для Думитру не значили. Для невежественного крестьянина, хоть и знакомого благодаря кочевой жизни со многими языками и диалектами, каким был Думитру Зирра, такие названия, как “Turba Philosophorum”, “Thesaurus Chemicus” Бэкона или “De Lapide Philosophico” Тритемиса, были не более чем пустым звуком. Если даже они и были знакомы ему, смысла этих трудов он не понимал.
Однако одна из книг была раскрыта, и на ее покрытых толстым слоем пыли страницах Думитру увидел иллюстрации, показавшиеся ему знакомыми и приведшие его в ужас. Они во всех деталях и очень правдоподобно демонстрировали самые жесточайшие пытки. Вид этих картинок заставил Думитру, несмотря на то, что он находился словно под гипнозом, вздрогнуть и отпрянуть от книги. И в ту же минуту взгляд его обратился на находившиеся в помещении предметы, прежде не привлекавшие его внимание. Он заметил кандалы, прикованные тяжелыми цепями к стене, какие-то ржавые инструменты, в беспорядке разбросанные по полу; в одном из углов комнаты стояли несколько железных жаровен, в которых сохранились остатки древних углей и пепла.
Но прежде чем он успел осознать предназначение этих вещей и внимательнее рассмотреть все эти предметы, если, конечно, у него возникло такое желание, голос раздался вновь.
"Думитру-у-у, — проникновенно струился голос в голове юноши, — скажи мне, испытывал ли ты когда-либо непереносимую жажду? Случалось ли тебе оказаться в бескрайней пустыне, где нет даже признаков близкого присутствия воды? Чувствовал ли ты, что твое горло превращается в сплошную болезненную рану и с трудом пропускает воздух? Возможно, что тебе знакомо ощущение сухости во всем теле, ив этом случае ты, наверное, сможешь хотя бы частично понять те чувства, которые испытываю сейчас я. Но только частично, не более. Ибо сам ты никогда не ощущал такой силы жажду. Ах, если бы я только мог в полной мере описать тебе свою жажду, сын мой!
Ну, хватит об этом. Уверен, что теперь ты способен в какой-то степени постичь и понять ту власть, которой я обладаю, мое положение, мою судьбу, а следовательно, и тот факт, что желания и потребности такого Существа, как я, гораздо важнее любых проблем обыкновенных людей и даже вопроса их жизни и смерти. Пришло время познакомить тебя с последним актом представления, в котором мы с тобой оба испытаем ни с чем не сравнимое возбуждение. Перед тобой большой камин, Думитру-у-у, войди в него”.
Войти в камин, в очаг? При взгляде на него Думитру почувствовал непреодолимое желание убежать, но не в силах был сделать это. Массивный закопченный камин был примерно четыре фута шириной и пять футов высотой, его арочное отверстие сверху укреплял тяжелый замковый камень. Думитру оставалось сделать всего лишь только шаг, чтобы оказаться внутри очага. Прежде чем ступить туда, Думитру зажег новый факел, но Янош Ференци воспринял эту задержку как проявление неуверенности и колебаний.
"Поторопись, Думитру-у-у, — нетерпеливо произнес ужасный голос, — ибо даже несмотря на то, что я практически разложился, скорее даже именно поэтому, мои потребности должны быть удовлетворены незамедлительно. Я с трудом переношу эти муки и сдерживаюсь из последних сил”.
Думитру вошел внутрь камина и поднял над головой факел, чтобы лучше разглядеть все вокруг. Широкий, черный от копоти дымоход стремительно уходил круто вверх, затем изгибался и постепенно сливался со стеной, убрав в сторону факел, Думитру постарался увидеть, проникает ли откуда-либо свет, но перед его глазами была лишь черная тьма. Ничего удивительного: прежде чем выйти на поверхность, труба непременно должна была сделать несколько поворотов, а кроме того, она вне всяких сомнений оказалась засыпанной обломками разрушенного замка.
Снова посветив себе факелом, Думитру увидел железные ступени — скобы, вбитые в наклонную заднюю стену дымохода.
В прежние времена каменные трубы время от времени подвергались очистке. Но странно... он не увидел на стенах скопления сажи, как можно было бы ожидать. Если бы не закопченная поверхность, создавалось впечатление, что камином вообще никогда не пользовались.
"Нет-нет, им пользовались, сын мой, — зловеще усмехнулся Янош Ференци. — Ты в этом убедишься, обязательно убедишься. Но сначала отойди немного в сторону. Прежде чем ты поднимешься туда, кое-кому придется спуститься. Это несколько моих маленьких любимцев, моих маленьких друзей”.
Думитру отпрянул, ударившись о боковую стену, в то время как услышал шум множества трепещущих крыльев, который, отражаясь от стены дымохода, мгновенно превратился едва ли не в оглушительный грохот. Целая стая мелких летучих мышей, чьи стремительно мчащиеся тела слились в одно целое, вылетела из трубы дымохода и исчезла под сводами подземелья. Они летели мимо него так долго, их было так много, что Думитру показалось, будто конца им не будет никогда. Но шум все же постепенно затих, несколько запоздавших летучих мышей пронеслись мимо юноши, и вновь наступила тишина.
"А теперь поднимайся вверх”, — приказал голос, опять усиливая воздействие на своего раба, держа под контролем его разум.
Ступени-скобы были широкими и плоскими. Они крепко держались в затвердевшем между камнями растворе на расстоянии примерно двенадцати дюймов друг от друга. Думитру легко начал взбираться по ним, держась лишь одной рукой и зажав в другой факел. Поднявшись на девять или десять ступеней, он увидел, что труба дымохода заметно сужается, а еще через такое же расстояние изгибается под углом в сорок пять градусов, превращаясь в наклонно уходящую вверх шахту. Футов через двадцать ступени-скобы уступали место другим — в виде пластин. “Пол” теперь стал ровным, а “потолок” опустился до высоты не более девяти-десяти футов.
