Александр Матюхин - Хэллоуин (сборник)
В голове было ясно и холодно, ежики в животе затаились, осторожно шевеля крохотными ушками. Кит почувствовал их ожидание.
«Верни яблочко, верни…»
Кит выдохнул и полез наверх на четвереньках.
Через десять минут, набрав полные рукава и штанины снега, он съехал на проезжую часть двора, сжимая в покрасневших негнущихся пальцах мокрую коробочку. Сообщений пришло два. «Катись, катись, яблочко, по тарелочке» и «Верни, хуже будет». В этом Кит уже не сомневался. Не повезло так не повезло. Хреново горшочек сварил! Ой, хреново!
На Улице Кит не раз слышал о подобных вещах, хотя никогда особенно не верил.
Наговаривают. Наговаривают на деньги, вещи, еду, воду… Бросают. Если ты нашел под лавкой на бульваре червонец – вполне возможно, ты нашел и что-то еще, необязательно хорошее. Знакомый шкет, который нес всю эту лабуду про порчу и сглазы, «обзывался», что нашел однажды золотую цепочку и заболел. Причем ничего особенного у него не болело, но он стремительно худел. Жрал все подряд, как свинья, и худел. Худел до тех пор, пока не отнес цепочку на то место, где нашел. Хорошо еще, толкнуть не успел, а то бы совсем хана… Кит тогда посмеялся. Костистое, обтянутое серой кожей лицо рассказчика с тонкими бесцветными губами говорило, на его взгляд, только об одном – ширяться надо поменьше. На кой хрен кому-то надо швыряться деньгами и барахлом, как мультяшному злодею, в надежде, что кто-то найдет, подберет и как-то там заболеет, а может быть, даже умрет? В чем кайф-то?! Кит не верил в безадресное зло. Это было глупо… Но на своем мнении он тогда не настаивал. Жаль было портить «хорошо сидим» пьяной склокой из-за всякой херни. Тем более, тощего все равно уже несло, и он болтал без умолку. Основной принцип любого знахарства, колдовства: не лечить болезнь, а забирать хворь, выгонять ее из организма. А потом куда деть? Не себе же оставлять. Вот и помещает знахарь заразу в предметы, еду, деньги, вещи и пускает по ветру – авось кто найдет. Говорят еще, что, если колдун сделает что-то хорошее, потом он обязательно должен сделать что-то плохое, необязательно кому-то конкретно. Нельзя по-другому. Иначе силы, которые дают ему такую сверхъестественную власть и возможности, сделают плохо ему самому. Пурга, короче, но сейчас смеяться не хотелось. Не смешно.
А маршрутка была та же самая.
Кит ерзал вместе с сиденьем, вцепившись в поручень спинки переднего диванчика, истерзанного неведомыми вандалами. В салоне воняло дизельным выхлопом, мокрыми шубами и шерстью. Водила молчал, а Кит думал, что, подобрав золотую цепочку, тощий нашел своих ежиков, которые и жрали его заживо, выедая мясо до костей. А еще он думал, что хитрая бабка не простая плесиковская рвань, раз сумела наговорить на дорогую и заметную вещь охранный заговор. Непривычные мысли едва ворочались в голове. Кит с безмолвной запинкой составлял в предложения малознакомые слова и понятия.
Как, драный стоц, теперь из всего этого говна выбираться – непонятно. Он не верил, что бабка растает, получив назад телефон, и примется кормить заблудшее дитя шанежками, попутно наставляя уму-разуму. Сама ситуация казалась Киту нелепой. Он не чувствовал за собой никакой вины, не умел просить прощения и извиняться. Чего ради-то? М-да, попадалово…
За «Насыпью» Кит протолкался к водиле, плюхнулся на короткое сиденье у дверей за кожухом двигателя и прокричал:
– Ты в Плесиках улицу Гоголя знаешь?
Водила кивнул, по-прежнему глядя на дорогу, осторожно вписывая в поворот брыкающийся автобус.
– Тормознешь поближе? – попросил Кит с надеждой, что улица Гоголя где-то рядышком с маршрутом, и ему не придется черт знает сколько месить снег по нечищеным переулкам. Плесики он знал плохо, а то, что знал, не вызывало желания прогуливаться там перед сном.
Водила еще раз кивнул.
Кит отодвинулся в угол, к окну, и приложил голову к стеклу. Проезжая часть сузилась, вдоль дороги потянулись промбазы и мехколонны. Они перемахнули мосток через речушку со смешным названием на указателе: Кура-Китим. Покосившиеся домишки с нахлобученными снежными шапками жались к асфальту в свете редких фонарей и выглядели так, словно собирались перепрыгнуть щелястые заборы и броситься под колеса, обрывая нищую, постылую и никому не нужную жизнь. А дальше, в глубине улочек, переулков и заснеженных огородов, была только темнота: глазастая, словно паук, – на все стороны. Кит задремал, просыпаясь изредка, когда с лязгом открывалась дверь или машину подбрасывало на колдобинах. Зловредные ежики дремали вместе с ним, свернувшись в тугие клубочки, их присутствие почти не ощущалось, но Кит знал, что они внутри. Прежде чем сесть в маршрутку, он проверял.
– Э, просыпайся, приехали…
Кит разлепил глаза. Автобус стоял, двери были распахнуты, с улицы тянуло холодным влажным воздухом пополам с печным дымком. В окне маячила будка диспетчерской с ярко освещенными окнами, кто-то внутри размахивал руками, и слышалось невнятное «бу-бу-бу» на повышенных тонах. Шофер курил за рулем, с шелестом перебирая в заскорузлых промасленных пальцах мятые червонцы, щелкал остывающий двигатель.
– Это ж конечная, – пробормотал Кит, сглатывая слюну. – Ты чего?
– Конечная, – легко согласился водила, а кончик сигареты выпрыгивал: двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят. – А Гоголя? Вон она, Гоголя…
Кит посмотрел в треснутое лобовое стекло. Маршрутка стояла мордой в поле. Точнее, с одной стороны прямо по курсу он видел сплошное белое покрывало до смутных, едва видневшихся за косыми росчерками очумелых снежинок, контуров лесопосадки, а с другой – плотную массу домов и домиков с дымящимися печными трубами, самый краешек Кирчановска, от которого до ближайших совхозов и прочих свинячьих хозяйств – рукой подать.
Он перешел через дорогу, которая вела куда-то наверх, в сторону загадочной башни, черным, ожиревшим пальцем указующей в невидимое небо. Улица Гоголя начиналась петляющей тропинкой – где шире, где уже, – но и слепой бы понял, что машины по ней не ездят. Тропинка напоминала ущелье со стенами около полуметра высотой. Окна углового дома были ярко освещены. Плотные занавески скрывали происходящее внутри. Кит закурил, рассматривая на углу дома две таблички. Одна, вполне современная, как тысячи подобных по всему городу, была обращена прямо к нему и площади с диспетчерской. Другая походила на идиотский скворечник без дна и передней стенки, под крышу которого кому-то взбрело в голову присобачить электрическую лампочку. На обеих было написано одно и то же: ул. Гоголя, 1.
Кит пожевал фильтр сигареты, добивая ее длинными затяжками, и сплюнул бычок на обочину с застывшим отпечатком автомобильного протектора. Хер ли стоять? Идти надо, пока ежики не проснулись. Трам-па-раам, трам-па-раам…
