Энн Райс - Кровь и золото
– Ты все равно хочешь увидеть мое лицо? – спросил я.
– Нет, как ради себя, так и ради тебя, – ответила она. – Не хочу, пока ты не напьешься крови вдоволь, пока я не постранствую с тобой по миру, пока не наберусь достаточно сил, чтобы выполнить обещание и стать твоей истинной ученицей.
Она кивала в такт своим словам, а в голосе звучала решимость.
– Прелестная Бьянка, – мягко произнес я, – тебя ждут суровые, страшные испытания.
– Да, и я их пройду. Я всегда буду с тобой. Со временем ты полюбишь меня так же, как любил его.
Я не ответил. Я чудовищно страдал, потеряв его. Разве мог я односложно ответить «нет»?
– А что творится с ним? – спросил я. – Или же его просто уничтожили, придумали какую-то жуткую пытку? Ты же, разумеется, знаешь, что мы умираем от солнечного света и жаркого пламени.
– Не умираем, просто страдаем, – быстро сказала она, вопросительно глядя на меня. – Разве ты не живое тому доказательство?
– Нет, умираем, – объяснил я. – Я не погиб, потому что прожил более тысячи лет. Но Амадео? Он легко может умереть. Надеюсь, они не замышляют жестокостей! Хоть бы они исполнили свои планы быстро или не исполняли совсем.
Она перепугалась и неотступно следила за мной, словно кожаная маска могла каким-то образом передать выражение моего лица.
– Пойдем, ты должна научиться открывать саркофаг, – позвал я. – Но до того я должен передать тебе еще своей крови. Я столько убивал, у меня есть что отдать, и ты должна выпить все. Иначе ты никогда не будешь сильной, как Амадео.
– Но... я переоделась, – сказала она. – Я не хочу испачкать платье кровью.
Я засмеялся. И долго смеялся без умолку. Вся золотая комната сотрясалась от моего смеха.
Она непонимающе взирала на меня.
– Бьянка, – нежно сказал я, – обещаю, что не пролью ни капли.
Глава 26
Проснувшись, я час пролежал без движения, испытывая слабость и острую боль. В действительности боль оказалась так сильна, что лучше было спать, чем бодрствовать, и я задремал. Мне привиделись события давно ушедших дней, когда мы с Пандорой были вместе и казалось, ничто и никогда не сможет разлучить нас.
Из беспокойного сна меня вырвали крики Бьянки.
Она все кричала и кричала от ужаса.
Я поднялся, обнаружив, что по сравнению со вчерашней ночью сил прибавилось, и, убедившись, что перчатки и маска на месте, я подполз к ее саркофагу и позвал ее.
Она кричала так отчаянно, так громко, что поначалу даже не слышала меня. Но в конце концов затихла.
– У тебя хватит сил сдвинуть и поднять крышку, – заговорил я. – Вчера ночью я тебе все показал. Упрись руками в крышку и двигай.
– Выпусти меня, Мариус, – всхлипывала она.
– Нет, ты должна справиться сама.
Она приглушенно расплакалась, но последовала моим указаниям. С резким скрежетом мраморная крышка сдвинулась в сторону, и вот, расчистив себе путь, она встала и выбралась на свободу.
– Подойди ко мне, – велел я.
Она подчинилась, дрожа от рыданий, и облаченной в перчатку рукой я погладил ее по спутанным волосам.
– Ты знала, что у тебя хватит сил. Я показывал тебе, как сдвинуть крышку силой мысли, не прибегая к помощи рук.
– Пожалуйста, зажги свечу, – взмолилась она. – Мне нужен свет.
Я выполнил ее просьбу.
– Ты должна найти покой в своей душе. – Я глубоко вздохнул. – Ты сильная, а после сегодняшней охоты станешь еще сильнее. А я, по мере того как буду возвращать себе былое могущество, стану передавать тебе Кровь.
– Прости мой страх, – прошептала она.
У меня не хватало сил ее утешать, но я понимал, что ей необходима даже та малость, которую я способен ей дать. На меня снова сыпались жестокие удары: мой мир повержен, мой дом разрушен, мой Амадео похищен.
В полузабытьи я увидел Пандору, такую, как раньше: она не упрекала, не изводила меня, но улыбалась, разговаривала, словно мы вдвоем сидели в саду у каменного стола и по обыкновению беседовали.
Но все прошло. Все кончено. Амадео больше нет. Мои картины пропали.
Снова подступили отчаяние, горечь, унижение. Никогда не думал, что со мной может произойти нечто подобное. Никогда не думал, что могу быть так несчастен. Я-то считал себя всемогущим, самым умным, выше низменных страданий.
– Идем, Бьянка, – сказал я. – Нам пора, нужно раздобыть крови. Пойдем. – Утешая ее, я утешался и сам. – Ну-ка, где твое зеркало? Где твои гребни? Позволь, я расчешу твои прелестные волосы. Поглядись в зеркало. Разве Боттичелли когда-нибудь доводилось рисовать такую красавицу?
Она вытерла алые слезы.
– Ты больше не грустишь? – спросил я. – Загляни в потаенные глубины своей души. Объясни себе, что ты бессмертна. Объясни, что у смерти нет власти над тобой. Здесь, в темноте, свершилось чудо, Бьянка. Ты стала навеки молодой, навеки прекрасной.
Несмотря на все желание, я не мог поцеловать ее и потому вложил в слова те же чувства, что вложил бы в поцелуи.
Она кивнула и посмотрела на меня. Лицо ее озарилось прелестной улыбкой и на мгновение приобрело мечтательное выражение, которое заставило меня вспомнить о гениальных творениях Боттичелли и о самом художнике, находившемся на безопасном расстоянии от этих кошмаров, спокойно коротавшем свой век во Флоренции вне досягаемости от моих желаний.
Я вынул из ее свертка гребень. Провел по волосам. И заметил, что она внимательно следит за маской, закрывавшей мое лицо.
– В чем дело? – мягко спросил я.
– Хочу посмотреть, как сильно...
– Нет, не нужно, – ответил я.
Она снова разрыдалась.
– Но как тебе исцелиться? Сколько ночей тебе еще страдать?
Счастливое настроение вчерашней ночи испарилось.
– Идем, – позвал я, – нам пора на охоту. Одевай плащ и следуй за мной. Все будет как вчера. Ни на минуту не сомневайся в своей силе и делай только то, что я говорю.
Она не послушалась, а осталась стоять с потрясенным видом у гроба, облокотившись о крышку.
Наконец я устроился рядом и произнес немыслимую для меня ранее речь.
– Ты должна быть сильнее меня, Бьянка, ты должна стать главной. У меня сейчас нет силы на двоих, а ведь ты именно этого у меня просишь. Я уничтожен. Я – развалина. Нет, не перебивай, дай мне договорить. И не проливай слез. Послушай меня. Ты должна отдать мне свой запас сил, иначе нам не выкарабкаться. Я обладаю могуществом, о котором ты и не помышляешь. Но до него еще нужно добраться. А до тех пор ты должна стать главной. Пусть нами руководит твоя жажда, пусть руководит твое любопытство – ведь ты, несомненно, видишь мир совершенно иным и полна любопытства.
Она кивнула. В ее глазах появился холодок и идущее ей спокойствие.
– Как ты не понимаешь! – воскликнул я. – Если ты продержишься вместе со мной несколько первых ночей, тебя ждет настоящее бессмертие!
