Роберт МакКаммон - Жизнь мальчишки. Том 2.
Вода сомкнулась над нашими головами.
Опускавшийся на дно “бьюик” находился где-то ниже нас, в бескрайнем темном сумрачном мире, не знающем солнца. Последние пузырьки воздуха из кабины, серебристо играя, поднимались вверх словно рыбешки. Отец отчаянно бил ногами и рукой, стараясь вернуть нас к свету и воздуху, но сила водоворота была слишком велика: мы погружались следом за доктором Лизандером. Мне показалось, что сквозь водяную муть я вижу, как бледное лицо доктора Лизандера прижимается к одному из уцелевших боковых стекол и смотрит на нас. Из его раскрытого рта вырвалось несколько пузырей.
Неожиданно из темных глубин появилась неясная тень и, гибко извиваясь, приблизилась к машине. Возможно, это был просто поросший тиной мусор, какие-нибудь намокшие ветви, сбитые с деревьев ветреной осенью, или что-то в этом роде. Но что бы это ни было, оно с определенной целью вплыло внутрь кабины “бьюика” через разбитое заднее окно. Медленно погружаясь вниз, автомобиль доктора Лизандера поворачивался в подводном сумраке снова и снова, раз за разом, словно кабинка какой-нибудь особенно головокружительной карусели Брендивайнской ярмарки. Чувствуя, что мои легкие вот-вот разорвутся от недостатка воздуха, я все-таки не мог отвести глаз от белого пятна за стеклом кабины, в которое превратилось лицо доктора Лизандера. Мне показалось, что проскользнувшее в кабину черное нечто окутало тело доктора непроницаемым покрывалом вроде траурного погребального савана. И кем бы ни было это существо, у него были зубы: я увидел, как они хищно сверкнули в его разверстой пасти, многочисленные и острые, словно колючие лучи далекой звезды. Потом “бьюик” перевернулся еще раз, теперь колесами вверх, став при этом похожим на огромную морскую черепаху. Последний запас воздуха, находившийся в нем, вырвался, устремился вверх и, разом подхватив нас, понес к поверхности, освобождая из ненасытной пасти озера. Мы заскользили вверх, стремительно приближаясь к мерцающей светом поверхности.
Отец поднял меня над собой, чтобы я первым мог хлебнуть воздуха.
Снаружи было все так же сумрачно и тускло, но зато там было сколько угодно воздуха. Торопясь отдышаться, я и отец, держась друг за друга, повисли между темной водой и мрачным неприветливым небом.
В конце концов, собравшись с силами, мы выплыли туда, где, цепляясь за корни и ветви кустов и утопая в грязи, смогли выбраться на твердую землю. Отец тяжело уселся на землю рядом с пикапом. Его руки были в кровь изрезаны осокой. Я тоже сел рядом с ним на один из красных валунов и стал смотреть на поверхность озера Саксон.
— Эй, напарник? — позвал меня отец. — Ты в порядке?
— Да, сэр, — отозвался я, стуча зубами, но то, что озноб бил меня без всякой жалости, было ничто по сравнению с тем, что могло случиться всего пять минут назад.
— Давай-ка заберемся в грузовик, — сказал отец.
— Хорошо, — отозвался я, но не двинулся с места. Я не мог сойти с валуна. Мое плечо, которое на несколько следующих дней превратилось в один сплошной безжалостно болевший синяк, пока что благодатно онемело от холода.
Отец подтянул колени к груди. Ледяной дождь все сыпал с неба, но мы были настолько мокрыми и замерзшими, что нам до этого и дела не было.
— Мне нужно рассказать тебе кое-что про доктора Лизандера, — сказал мне отец.
— Мне тоже есть что тебе рассказать, — отозвался я. Пронесшийся надо мной ветер сорвал слова с моих губ и унес их в озеро, что-то шепнув при этом мне на ухо; я прослушал что.
Он ушел вниз в темноту. Он вышел из тьмы и во тьму вернулся.
— Он назвал меня “брыкучий бычок”, — сказал я.
— Ага. Интересно, да?
Мы не могли сидеть на берегу озера до бесконечности. Ветер пронизывал до костей. В такую погоду можно было запросто замерзнуть до смерти.
Подняв голову, отец взглянул на низкое свинцовое небо в тучах, в январские сумерки. Потом улыбнулся, словно мальчишка, с плеч которого наконец свалилась тяжкая ноша.
— Господи, — проговорил он, — какой замечательный день. Быть может, ад был для героев, но жизнь определенно оставалась для живущих.
Впоследствии случилось несколько разных вещей. Мама довольно быстро очнулась от обморока, обняла отца и меня, но поспешно отпустила и не стала душить в объятиях. Мы вернулись к ней все грязные с головы до ног, но живые и здоровые. Самое главное об отце: его кошмары с участием утопленника со дна озера Саксон закончились раз и навсегда.
Мистер Стейнер и мистер Ханнафорд, несколько разочарованные тем, что так и не сумели наложить руки на доктора Гюнтера Дэхнайнедирка, все же удовлетворились исходом дела, в котором верх взяла справедливость. В их распоряжении оказалась Кара Дэхнайнедирк и ее дюжина фарфоровых птиц из человеческих костей. Это тоже было огромной удачей. Последнее, что я о ней слышал, было то, что ее отправили в самую суровую темницу, где даже дневной свет был закован в решетку.
Бен и Джонни остались верны себе. Бен прыгал от зависти до потолка, а Джонни не находил себе места, когда я рассказал им, что пока они сидели в кинотеатре и таращились на экран, я сражался за свою жизнь с настоящим фашистским военным преступником. Сказать, что в школе меня носили на руках, было все равно что сказать, что луна в ночном небе висит размером всего с речной голыш. Чтобы послушать мой рассказ, собрались даже учителя. Хорошенькая мисс Фонтэйн сидела и слушала меня как завороженная, а мистер Кардинал попросил меня все пересказать дважды.
— Ты просто обязан попробовать стать писателем, Кори! — сказала мне мисс Фонтэйн.
— У тебя дар слова! — подхватил нашу учительницу мистер Кардинал.
— Из тебя получится отличный писатель! — сказали они оба.
Писатель? Я должен попробовать писать?
Пока что лучше всего у меня получалось рассказывать небылицы.
Холодным, но ясным январским утром, оставив Ракету на крыльце, я забрался с родителями в кабину нашего пикапа. Отец повез нас через мост с горгульями к Десятому шоссе — на этот раз медленно, оглядываясь по сторонам и высматривая между деревьями зверя из Затерянного Мира, ставшего хозяином здешних мест. Никогда, ни в тот день, ни после, я больше ни разу не видел трицератопса. По-моему, это был прощальный подарок от Дэви Рэя.
Мы добрались до озера Саксон. Вода на поверхности озера лежала ровно и гладко. На поверхности не отражалось и следа того, что покоилось на дне, но мы-то знали, что к чему.
Встав на один из красных валунов, я засунул руку в карман и вытащил оттуда зеленое перышко. Отец помог мне привязать к нему леску с маленьким грузилом на конце. Сильно размахнувшись, я забросил перышко в озеро, и оно ушло под воду быстрее, чем вы скажете “Дэхнайнедирк”. Гораздо быстрее, я в этом уверен.
