Ольга Манскова - Русь эзотерическая
— Амен!
…Не было уже сияния над камнем — но не было и зловония. Мир из ирреального, нездешнего вновь становился знакомым и привычным. Снова подул ветерок, засияло солнце, запели птицы, застрекотали кузнечики, и бледно-серые неясные очертания сменились разноцветьем красок, широким спектром разных звуков и пряным запахом трав.
Камень, впрочем, бывший и до того непрочным, слоистым сланцем, теперь был покрыт сетью мелких трещин и был готов при легчайшем прикосновении распасться на мелкие кусочки. Андрей молча открепил от рассыпающегося под его руками камня крест, собрал кусочки белого кварца, обозначавшие очертания круга, и положил в сумку тот самый хлеб, что тоже лежал на камне.
— «Глаза» жалко, — сказал он будничным голосом, обращаясь к застывшему столбом дяде Юре, — Хороший был амулет. Намоленный. Подарок. Но, видать, он своё отработал.
— Дать… Ничего себе дела, — только и сказал дядя Юра.
— Пойдем обратно, что ли? — предложил Андрей, — Теперь можно и на лагуне искупаться.
— Это, дать, можно, — ответил, приходя в себя, дядя Юра, — Там, дать, недавно кто-то около дерева на высоком берегу планку на пне закрепил. Если на неё стать и вниз прыгнуть, сразу на глубину уйдёшь. Здорово! Вниз головой, дать. В ледяную воду. Как раз то, что сейчас нужно.
— А потом и хлеб съедим, — добавил Андрей, — Хлеб — чистый продукт. Его можно съесть.
* * *У костра теперь сидел только Гера, исполнявший на гитаре совершенно разные по стилю мелодии, от лирически-задумчивых до быстрых и ритмичных. Затем, побренчав немного что-то невразумительное, он затянул экспромт, в своей манере, и всё более и более воодушевляясь.
— Спина открыта всем ветрам,
Меня дубасит дождь заклятый.
Но по кармическим долгам
Я уплатил двойную плату.
Теперь пуста моя сума,
Душа вся в дырах и заплатах,
Но по кармическим долгам
Я уплатил двойную плату.
Я не завидую царям,
С врагов не требую расплаты.
Ведь по кармическам долгам
Я уплатил двойную плату.
Когда Гера оторвался от гитары, он услышал голоса и почти сразу увидел, что сюда по тропке, идущей не вдоль поляны, а по лесу, под деревьями, уже приближаются люди. Среди них он вскоре узнал Алексея, работавшего всегда со своей алюминиевой рамкой, маленькую худенькую бабушку с внуком Дениской, двух женщин, державшихся всегда вместе, но имён которых он не знал, Сан Саныча и замыкавшего шествие Петра Семёновича, который катил впереди себя тележку с деревянной коробкой, в которую он складывал сушёные грибы и травы.
— О, Гера! Ты нас уже опередил! — воскликнул Сан Саныч, — А моя группа решила тоже сюда перебазироваться.
— А где хозяин костра? Разрешит он нам здесь остановиться, пожить немного? — спросил Алексей.
— Тише! Не мешайте! Он сейчас на Мандале. Медитирует. П-просил, если люди придут, всех ч-чаем напоить и развлечь. Садитесь, пожалуйста! Там — к-кружки. На всех хватит. А не хватит, так будем пить по очереди. Чаёк свежий сейчас заварим, — ответил Гера.
— Ух, ты! Так он про нас заранее знал, что ли? — удивилась светловолосая полная женщина.
— Не знал, но предчувствовал; лес всё чувствует, и Николаю рассказывает… Шутка, конечно, — пояснил Гера.
— Ну, в каждой шутке — есть доля шутки. А всё остальное — как мы знаем, правда! — засмеялась светловолосая женщина.
— Правда — это то, что я всегда чувствовала, Валя, — обратилась к ней её подруга, темноволосая высокая женщина с короткой стрижкой, — И так скажу об этом: вот мы, магнитчики, бегаем по лесу, суетимся, человечество, говорим, спасаем, глобальные конструкции строим, невесть что о себе возомнили… А где-то в глубине леса сидят люди и ждут. И после нашего отъезда лес чистят. Духовно. От наших вредных эманаций. И вот, кажется, я, наконец, найду здесь обоснование для своих подобных чувств и ощущений.
— Как вас, обеих, зовут? А то я позабыл, — спросил Гера вежливым голосом.
— Не удивительно. Разве всех, кто на Поляне был, упомнишь? Меня зовут Татьяна, а её — Валя, — тут же отрекомендовала темноволосая.
— Спеть вам, Таня и Валя, что ли, песенку, пока греется кипяток для чая? — предложил Гера.
— Давай, — хором согласились те.
Гера взял гитару, лениво побренчал, что-то бормоча себе под нос, и, наконец, бодро начал:
— Хоть поверьте, хоть проверьте,
Но вчера приснилось мне:
Заплатил я все налоги,
И живу в другой стране.
Всё прекрасно, всё толково,
В римской тоге я одет.
И с улыбкой возле дома
Повстречался мне сосед…
Все крутые, все святые,
По-английски говорят.
И милиция, и панки —
Все меня боготворят.
Вот автобус мой споткнулся
На переднем колесе,
Тем же мигом я проснулся —
И чего предстало мне?
Сорок восемь контролеров
Ровно в линию стоят,
Сорок восемь контролеров,
На меня они глядят.
Хоть поверьте, хоть проверьте —
Был пленён прекрасным сном.
Мне приснилось на рассвете —
В передаче «за стеклом»
Я — единственный участник,
И меня боготворят.
Раскупили за доллары
И пижаму, и халат.
И купаюсь я в шампанском,
И катаюсь словно сыр,
А французские герольды
Расшивают мне мундир.
Хоть совсем я не из знати,
И совсем я не одет…
Просыпаюсь на кровати,
А в лицо мне — яркий свет!
Сорок восемь визажистов
Ровно в линию стоят,
Сорок восемь визажистов —
На меня они глядят.
Хоть поверьте, хоть проверьте,
Я вертелся, как волчок,
И поэтому, наверно,
И приснился мне толчок.
Я устроился на рынке —
Продаю там всё подряд.
И чернуха, и порнуха,
И иконочки висят…
Что хотите — то купите.
Книжки разные — на вкус.
Про интимность у вампиров,
И какой у них укус.
У забора я проснулся —
Нализался, в стенку пьян…
Чуть прополз и чертыхнулся,
ухватившись за карман…
Сорок восемь рэкетиров
Рядом в линию стоят,
Сорок восемь рэкетиров —
На меня они глядят.
Но скажу я вам с приветом —
Я когда-нибудь проснусь.
Если к этому моменту
Никуда я не свалюсь.
И тогда я с швалью этой
Непременно разберусь!
Та-ра-ра-рам, трам-пам-пам-пам!
Доиграв, в полной тишине, Гера сказал:
