Елена Гладышева - Проклятье на последнем вздохе или Underground
Обычно в тринадцать лет дети вступают в переходный возраст и становятся непослушными, дерзкими, теряют успехи в учёбе и это нормально! А Егор, — на минуту задумалась Тамара Терентьевна, — он не меняется. Я его не понимаю. Конечно любая душа потёмки, но тут прямо чернее «чёрного квадрата» Малевича.
Он будто родился взрослым. Пусть учёба даётся ему легко, но с природой не поспоришь. Маргарита, — она внимательно посмотрела на ничего непонимающую Риту. — Из таких детей обычно вырастают либо гении, либо злодеи!
Я ни в коем случае не хочу вас обидеть! Поэтому не будем столь категоричны, но станьте внимательнее к сыну, постарайтесь понять его интересы, войдите в курс его жизни. — Учительница старалась вложить в каждое своё слово максимум убедительности.
— Я вас поняла, Тамара Терентьевна, — встала в позу Рита. Её уже раздражала бесцеремонность учительницы, с которой та старалась влезть в Ритины семейные дела. — Я учту ваши пожелания. Обязательно! Но сейчас я вас тоже хочу попросить или скорее поставить в известность, что мы всей семьёй уезжаем к нашим родственникам. Вы сами говорите, что Егор учится хорошо, значит, он может прогулять недельки две? А потом он учёбу нагонит.
Тамара Терентьевна с сожалением смотрела на, ничего не понявшую, Риту.
— В общем, я вас предупредила, чтобы вы Егора не потеряли, — заткнула, начавшую было возражать, учительницу Рита.
Она никак не могла осмыслить опасения Тамары Терентьевны.
— Я ведь уже не её ученица и пусть помнит о том, что Егор мой сын, а ей он всего лишь ученик!
Рита повесила сумочку на плечо и вышла «по — английски» не попрощавшись. Щёки у неё горели. Она чувствовала, как её нервы поднялись до потолка и у неё от злости сносит крышу. Ей было неприятно и непонятно то, почему Тартилла к ней привязалась.
Её высокие каблучки громко простучали по опустевшему коридору, который уже начала мыть пожилая уборщица.
Захлопнувшаяся за Ритой школьная дверь отсекла и оставила в школе все воспоминания, нахлынувшие было в душу.
30
Рита глубоко вздохнула, стряхнула с головы все проблемы и твёрдой походкой пошла к своему дому. Но ноги сами вывели её в парковую аллею. Возможно, подсознательно ей хотелось побыть одной.
Ведь, как говорил Альберт словами Марка Аврелия, «нигде кроме собственной души, человек не найдёт большей тишины и уверенности».
Очень кстати лавочки в парке ещё были почти пусты. Рита присела на ту, что стояла в тени, падающей от кроны разросшейся старой липы. Пробивавшиеся сквозь листву солнечные лучи рисовали на земле пятнистые узоры.
— Зачем она хочет меня достать? — снова подумала она о Тамаре Терентьевне. — Единственный мой свет в окошке — Егор. Так надо и его загасить! — злилась Рита.
Какой — то молодой мужчина, прихрамывая и опираясь на трость, прошёл мимо Риты и поздоровался, но она так была занята своими мыслями, что не заметила его и не ответила.
— Сама всю жизнь прожила без семьи. И в школе её всегда считали самой вредной. Кусок змеи. Чего привязалась? Из — завести. Точно завидует! Такого как Егор ещё поискать надо!
С этой мыслью Рита немного успокоилась. И даже поздоровалась с двумя женщинами с её улицы, проходившими мимо, по всей видимости из бани.
— Какое красивое у Тони платье, — отметила Рита.
Воздух стал лёгким и прозрачным, а небо бездонно синим. Где — то в кронах деревьев защебетали птицы. И она заметила, что на постаменте, с которого раньше всех входивших в парк приветствовала посеребрённая статуя Владимира Ильича и, где через некоторое время после её демонтажа появилась написанная охрой фраза из фильма «Терминатор»: — Я скоро вернусь! — теперь согнулся, приготовившийся метнуть свой посеребрённый диск, «дискобол».
— Раньше он стоял у входа на стадион, — вспомнила Рита. — Там таких фигур, изображающих спортсменов много, одним больше, одним меньше, никто и внимания не обратит.
Надпись на постаменте оказалась пророческой. Конечно, надо было чем — то заполнить опустевшее прямо в середине парка пространство, но голый молодой человек, хотя и посеребрённый, теперь занявший место Ленина, мягко говоря, шокировал.
Шутка удалась. Возможно, она была заточена на позитив, но в ней было что — то из чёрного юмора.
После непродолжительных раздумий мужчина с тростью, присевший было на крайнюю лавочку, несмело подошёл к Рите.
— Привет одноклассница! — немного грустно улыбнулся ей Юра Стриж, тот самый, по которому она в тайне сохла с восьмого класса.
— Юра? — обрадовалась и одновременно смутилась Рита. — Ты откуда? Я тебя после выпускного ни разу не видела!
— А я тебя последний раз видел на собрании, примерно час назад, — Юрий сел рядом с Ритой и неожиданно нежно взял её за руку.
У Риты даже слегка закружилась голова и, что бы убедиться в том, что она не спит и не бредит, она свободной рукой до боли впилась в неровный край лавочки. Заболевшая рука немного приземлила её порхавшее отдельно от тела сознание.
— Твой ребёнок учится с моим Егором в одном классе? Я не знала! — Рита всё ещё пребывала в растерянности.
— Я и сам не знал. Я своих близнецов совсем недавно родил, — Юрий прямо пожирал глазами свою бывшую одноклассницу.
Ещё больше запутавшаяся в его объяснениях Рита, краснея, отняла у Юрия свою руку, решив, что он её разыгрывает. Как она помнила со школы, это было как раз в его стиле.
— Ритка, ты не представляешь, как я рад тебя видеть! — Юрий опять схватил Риту за руку и крепко удерживал её. — Чёрт! — теперь волновался уже Юрий. — Ты сегодня как в класс вошла, так сразу меня с копыт сшибла, прямо как тогда — на выпускном! Когда ты так быстро исчезла!
Рита отпустила лавочку и отрешённо посмотрела на свои пальцы. На двух алели маленькие пятнышки крови. Но Рита их не видела. Она на время утратила способность осознавать происходящее.
— У меня потом было лётное училище, — продолжал Юрий. — Я хотел тебе написать. У своей матери про тебя спрашивал, она написала, что слышала, будто бы ты вышла замуж и живёшь в Москве.
Потом Афган. Я там на «вертушках» наши колонны сопровождал. Когда наши войска из Афганистана вывели, я переквалифицировался в лётчики — испытатели.
Этой весной получил отпуск и решил мать навестить.
И, представляешь иронию судьбы — В Афгане я ни разу не был ранен, хотя столько смертей вокруг было. Ведь моджахеды быстро научились наши вертолёты сбивать. И у них был неплохой стимул: за каждый сбитый вертолёт им платили столько, что им хватало на всю жизнь. А за пленённых летчиков награда была в два раза больше. И за мёртвых им тоже платили.
