Елена Блонди - ТАТУИРО (HOMO)
– Э-э, – набрался храбрости бывший покоритель провинциальной дурочки, – здравствуй, Танечка. Как твои дела?
Экс-Танечка соизволила перевести взгляд на Степку. Смерила его взглядом. Медленно повернула голову к свите. И улыбнулась, изогнув бровь. Включенные этой улыбкой, послышались смешки.
Снова глянула на Степана. И – слегка пожала плечиком.
Народ в голос расхохотался. Степка краснел волной от макушки до шеи, и Витька увидел, как из-под коротких рукавов старой футболки покраснели его руки – до кончиков пальцев.
Нелепость вопроса была так обыграна маленькой, но явно талантливой стервой, что Витька, не удержавшись, захохотал со всеми.
– Степушка, любимый, – дождавшись паузы в общем веселье, обратилась бывшая мыша к экс-покорителю, – время дорого, котик! Давай работать!
Омахнув Степку пушистой меховой полой, стремительно прошла к дивану и скинула на облезлую обивку свою шкурку, оставшись в микроскопической маечке цвета собственной незагорелой кожи.
Села рядом, погладила обивку, очаровательно сморщив носик, и выжидательно уставилась на Степку:
– Ну?
Медленно закинула ногу на ногу, копируя Шарон Стоун.
«Надо спасать», подумал Витька. Поднялся с кресла и пошел к софиту, у которого пребывал в ступоре напарник. Поправляя лампу, чувствительно заехал тому локтем в бок. И посмотрел в глаза.
– Работай, псище, – прошептал и с удовлетворением увидел, что глаза Степкины приобретают осмысленное выражение.
– Это еще кто? – недовольно вопросила дива. И двое одинаковых в черных майках подскочили, готовясь изгнать постороннего.
«Ага», сообразил Витька, «не узнает, типа, мстит, за то, что я тогда ее выставил. Ну, ладно, подыграем.»
– Осветитель я, – робко сказал, держась за софит, – практикант у мастера. Из, э-э, Джанкоя приехал. Учусь.
– Оставьте, – разрешила королева чернофутболочникам, – пусть поучится.
Оклемавшийся Степка кругами заходил по залу, то ускоряя, то замедляя шаги. Подбегал к дивану, брал диву за подбородок, вертя лицо в разные стороны, отскакивал, не отводя глаз.
– Угу-угу, – бормотал он. Отчаяние из глаз не ушло, но он явно работал, увлекся, и, похоже, думать забыл о постыдном начале фотосессии.
Сбегал за аппаратурой, и работа закипела.
Тин царила. Падала на диван, закинув ножку на изголовье. Садилась, широко разведя коленки и, свесив черные пряди волос, хищно скалилась в камеру, что ей шло чрезвычайно. Пряталась за спинку дивана, выставив носик и сверкая темными глазищами, ухватывалась за обивку, веером по-лягушачьи расставляя ухоженные пальчики. Сползала на пол, скрестив ноги, и, обессиленно откинувшись, грустно глядела прямо перед собой.
Пять раз переодевалась, не стесняясь показывать острые маленькие груди и узкие бедра с полоской прозрачных сетчатых трусиков. Один из сосков был проколот колечком с бриллиантом.
Дважды отдыхала на том же диване, запивая протеиновый коктейль минералкой.
«А ведь работает девка!», восхищенно думал Витька, бегом перенося свет, волоча и укладывая шнуры и кабели, «Да как работает! Такая всего добьется. Даже Степку забыла доесть, настолько ответственно пашет. Ну, закончит пахать, обязательно вспомнит.»
Наконец, все выдохлись. Перешучиваясь, свита споро собрала вещи и выстроилась, ожидая команды отбыть.
Тина Тин не торопилась подниматься с дивана. Сидела, задумчиво поглаживая древний гобелен, думала. Придавила рукой выпирающую пружину, отпустила. Послушала, как та заныла. Улыбнулась, но тут же нахмурилась. И нашла глазами Степана.
Витька подумал о том, что ведь на этом самом диване имел ее когда-то непутевый любовник. И синяки на узких бедрах от этой вот пружины неделю потом сходили.
– Ну, Степушка, – звенящим голосом начала Татьяна. Но не закончила.
– Э-э, – вклинился Витька, – я, это, попросить хотел…
Он подбежал, загородив Степана. Прижал руки к груди и завертел головой, засматривая в лица девушке и другу:
– Это, а можно мне, а? Немного совсем, кадров десять! А то, когда еще такой случай!
Она удивленно расширила глаза, и Витька убедился, помнит она его прекрасно. Поежился, вот тебе и серый незаметный. Но, начав игру сама, королева вынуждена была ее продолжить.
– Ну, что ж, твоя правда, я тут больше не появлюсь. Давай, действуй. Десять минут у тебя.
– Ага, десяти хватит! Я быстро! – радостно отозвался Витька и унесся в лаборантскую.
Гремя старыми бачками для проявки, он рылся на полке, сам не зная, что ищет. Встав на цыпочки, потянулся вглубь и вдруг охнул. Мышцы икры задергало, как рану под бинтами. Витька нагнулся и, продолжая оглядывать полки, крепко потер ногу через джинсы.
– Некогда, некогда, потом, – бормотал он. Подтащил табурет, забрался и, наконец, извлек из дальнего угла старенькую пластмассовую «мыльницу».
Спрыгнул, покрутил в руках. Ага, пленка есть, и батарейки работают. Сколько же лет ей – год, два?
Махнул рукой, так и не припомнив, когда именно он, прикупив роскошный по тем временам свой первый цифровик, закинул старый фотоаппарат на полку, даже не потрудившись проявить отщелканный десяток кадров.
Увидев простенькую камеру, дива высокомерно фыркнула.
А он, подбежав, рванул ее за руку и швырнул перед собой на колени.
– Ты!!! – задохнулась от возмущения девушка, опираясь рукой в пол, изогнувшись в попытке вскочить.
Щелк. Щелк. Щелк.
Вспышка отразилась в широко раскрытых темных глазах. Тина Тин ахнула и прикрыла лицо рукой. На щеках выступили неровные красные пятна.
– Глаза у тебя – темный янтарь, – негромко сказал Виктор и, удерживая аппарат одной рукой – палец на кнопке, упал на колени, подхватив диву под гибкую спину – помочь подняться. Дождался, когда она обопрется на его руку, шаря за спиной в поисках опоры. И – одним движением бросил на пол, нависнув над ней. Жадно глядел, как дрожат четко прорисованные губы. Прижал ее грудь левой рукой и откинулся дальше, направляя объектив.
Щелк. Щелк. Щелк.
– Лолитины грудки. Маленькие. Правильная девочка, без силикона.
Легко вскочил, краем глаза видя суету охраны вокруг и слыша Степкины вопли:
– Не трогать, бля! Работает!
Снова упав на колени, сгреб горстью нагеленные змеи волос, запутал в них руку покрепче, змеем нырнул к розовому ушку:
– Хочешь стать настоящей звездой? Дай отмашку своим бугаям, быстро! Четыре кадра осталось!
И затаил дыхание. Секунда. Другая…
Шевельнулась на его затылке узкая ладонь:
– Мы. Работаем, – раздался ее сломанный голос, – стоять, нормально!
Свита, привыкнув ко всякому – шоу-бизнес! – успокоилась.
