Ирина Лазарева - Старое пианино
— Нет, — трясла она головой. — Я должна вернуться. Он ждет меня… Это все ты! — снова истерически закричала она на Веренского. — Ты заставляешь меня возвращаться сюда снова и снова. Мерзавец! Ничтожество! Ты мучишь меня своим подлым упрямством. Я ненавижу тебя!
Прокричав еще несколько раз «ненавижу», она бросилась в темный зев анфилады и пропала.
Веренский скулил, сидя на полу.
— Вставайте уже, — сварливо посоветовал Сила Михалыч. — Свою порцию побоев вы на сегодня получили. Выпейте коньяку, взбодритесь, и расскажите Максиму Евгеньевичу, как вам удалось отыскать книгу, и что произошло потом. Предысторию он уже знает.
Веренский, всхлипывая, ползком добрался до стола, трясущейся рукой налил себе рюмку коньяка и выпил залпом. Не останавливаясь, опрокинул еще две рюмки, утер рот полотняной салфеткой и взобрался в кресло, откуда его недавно стащила дочь.
— Присядьте, Максим Евгеньевич, — надтреснутым голосом предложил он. Даже в столь щекотливой ситуации отпрыск древнего рода не утратил хороших манер. — Не откажите в милости выслушать злополучного отца.
Книгу я нашел в совершенно неожиданном месте, хотя, возможно, другой кладоискатель додумался бы раньше меня. Усадьба, как вам известно, называется Дарьины ключи. Однажды в дом к Галине, моей жене, зашла соседка за какой-то ерундой, старушенция под девяносто, но бойкая, из тех, кто не упустит случая пошамкать о чем угодно, лишь бы тема была. Не знаю, что мне стукнуло в голову, и почему раньше не приходило на ум, но тут я возьми и спроси, что означает название — Дарьины ключи.
Оказалось, что бабке известно местное предание, которое не знала даже моя мать.
Дескать, сиятельный граф Веренский, в то время красавец-кавалергард, взял к себе в опочивальню девицу Дарью из крепостных. Девица, хоть и не по своей воле к барину пошла, сильно к нему привязалась и любила молодого господина до безумия. Барин же с Дарьей вволю натешился и после выдал ее замуж за своего стремянного, о молодице более не вспоминал, а для утех альковных взял к себе в дом другую крепостную девку.
Сделалась Дарья безутешной. Все у нее валилось из рук, и в поле работать не могла и в домашнем хозяйстве не годилась. Муж ее бил для порядка, родители стыдили — ничего не помогало. Горемычная Дарья хаживала к дальней часовне за большим прудом, истово молилась и просила Боженьку вернуть ей любовь молодого повесы. Часто садилась она на скамью у часовни и лила слезы, глядючи на окна спальни барского особняка, отражающегося в пруду.
Однажды застала она своего милого в парке на гарцующем жеребце. Дарья бросилась к всаднику, не убоявшись копыт разгоряченного скакуна, и прильнула щекой к сапогу наездника. Коник взвился на дыбы, а гордый аристократ с размаху огрел замарашку по лицу хлыстом — знай, мол, свое место. Бранился при этом крепко: коня испугала негодная. Возмущенные наездник и конь умчались как ветер, а Дарья побежала да и бросилась в пруд. Только пузыри пошли.
Погоревали дворовые о Дарье, а молодой граф лишь нахмурился, как узнал о кончине крепостной, и все бы ничего, только доложили ему через день, что на том месте, где Дарья слезы проливала, родник пробился из-под земли. А вскоре выяснилось, что ключ этот целебный. Удивительная весть постепенно облетела всю округу, стали люди шушукаться, о чуде судачить, креститься; к роднику потянулись паломники. Тот факт, что целебный источник нашел выход рядом с часовней, придавало образу погибшей Дарьи ореол святости. Часовня и чудотворный источник особенно почитались с тех пор, народ приходил сюда на молитвы вплоть до революции.
Но бытовала и другая легенда о том, что умершая Дарья стала по ночам являться к графу в опочивальню и требовать любви. Граф на этой почве ударился в мистику, вступил в какое-то тайное культовое общество и со временем прослыл чернокнижником, только все это предания старины глубокой, что правда, что ложь — поди разберись.
Веренский прервал свой рассказ и попросил Василия поднести ему еще рюмочку.
— Вася, ты зачем ружье взял наизготовку? — воспользовался паузой Максим. — В девушку собирался стрелять?
— Господь с вами, Максим Евгеньич, я Лизоньки готов следы целовать, — неожиданно признался Василий. — Ружье держал против тех, кто ее мучает. Да и то так, для уверенности за ствол схватился. Знать бы, кого в гости ждать…
— Однако не отвлекайтесь, Леонид Ефимыч, — резко перебил Сила Михалыч. — Этак мы до ночи будем предаваться воспоминаниям.
— Словом, рассказ старушки натолкнул меня на мысль, что надо поискать книгу в часовне.
Строение стояло заброшенным, в годы советской власти часовню использовали как склад для нужд пансионата. Иконостас разворовали, настенная роспись была побита, сохранились лишь разрозненные фрагменты. Когда я вошел вовнутрь, там еще валялись пустые ящики и куски штукатурки. Кладка стен кирпичная, кое-где рассохлась; представьте, мне особо искать не пришлось, в одном месте большой пласт штукатурки обвалился и несколько кирпичей лесенкой выдвинулись вперед. Там-то и оказался тайник. Сейчас часовня отреставрирована, во время работ тайник обязательно бы обнаружили мастера — лучше бы так, потому что в чужих руках книга опасности не представляла.
— Объяснитесь, что вы имеете в виду? Что означает ваша последняя фраза? — насторожился Максим.
— Книга обретает силу только в руках прямого потомка.
— Понял! — воскликнул Максим и снова вскочил с места. — Ну конечно! Слово «кровь» в тайнописи означает «представитель рода», скорее всего — потомок, наследник, в чьих жилах течет кровь графов Веренских! Я прав?
— Я же сказал, что ты умный мальчик, — одобрил Сила Михалыч.
— Постойте… вот еще: «врата величия и бездны дарует кровь»… — Максим вдохновился, в нем вспыхнул азарт исследователя, одна догадка за другой озаряли мрачные секреты старинной усадьбы. — «Врата величия»… путь к богатству и славе… да-да, несомненно… другого объяснения нет… — Взбудораженный, он принялся ходить по комнате. Затем остановился, глядя на Веренского с изумлением. — Леонид Ефимыч, как вы стали знаменитым музыкантом? Неужели талант все-таки проснулся?
— Дорогой Максим, вы оставили без внимания еще одно слово — «бездна», — с горечью усмехнулся Веренский.
— Нет, я о нем помню. Это слово должно было стоять в начале фразы как основополагающее. Сначала «бездна», затем все остальное, не так ли?
— Вы правильно все поняли, Максим. Поправлю вас в одном: понятие «врата» тоже в первую очередь относятся к слову «бездна».
— И вы открыли врата, — прошептал Максим.
