Джозеф Ле Фаню - Комната в отеле «Летящий дракон»
— Твой хозяин крепко спит, он нынче переутомился. Жестоко было бы его беспокоить. Зайдем-ка с тобою внутрь, пока меняют лошадей, подкрепимся сами и заодно прихватим что-нибудь подходящее для месье Бекетта. Я уверен, вскоре он проснется, и преголодный.
Он поправил фитиль, подлил в лампу масла, улыбнулся еще раз доброю улыбкою и снова велел слуге моему не шуметь; стараясь не задеть меня, он выбрался из кареты. Слышно было, как, входя в гостиницу, он что-то говорил Сен Клеру; я же оставался в карете в прежнем положении.
Глава VIII
Незваный гость
В разные периоды жизни мне доводилось испытывать телесные муки, случалось выносить боли — и острые, и продолжительные; но ни прежде, ни потом не привелось мне, слава Богу, очутиться в столь жалком и плачевном состоянии. И коль скоро все мы смертны, я искренне надеюсь, что смерть не принесет с собою ничего подобного. Дух мой, поистине, томился в неволе; недвижность и немота жестоко терзали меня.
Мысль же, хоть и объятая кромешным страхом, оставалась живою и ясною. Что будет дальше? Неужто я и впрямь умер?
Прошу заметить, что моя способность наблюдать происходящее нисколько не пострадала. Я мог слышать и видеть отчетливо, как всегда. Только воля моя словно бы потеряла власть над телом.
Как я уже упомянул, маркиз д'Армонвиль, покидая карету, не погасил дорожной лампы. Я напряженно прислушивался, страстно ожидая его возвращения, которое, казалось мне, при счастливом стечении обстоятельств могло бы пробудить меня от каталепсии.
Внезапно, без шума шагов либо иных звуков, которые предвещали бы чье-то приближение, дверца отворилась, и в карету молча вошел человек.
Лампа светила не хуже обычной восковой свечи, и я хорошо мог разглядеть незнакомца. Он был молод, одет в темно-серый обширный балахон, с накинутым на голову капюшоном, под которым, почудилось мне, блеснул золотой кант походной армейской фуражки; кроме того, под просторными рукавами балахона я совершенно определенно увидел форменные галуны и пуговицы на обшлагах мундира.
У молодого человека были густые усы и эспаньолка, по щеке от верхней губы тянулся свежий шрам.
Войдя, он тихо затворил дверь и сел подле меня. Все это произошло в одно мгновение; наклонившись ко мне и заслонясь от света рукою в перчатке, он несколько секунд внимательно изучал мое лицо.
Незнакомец вошел бесшумно, как призрак, все действия его были уверенны и быстры, что выдавало наличие определенного плана. Он несомненно явился с недобрыми намерениями; возможно, он хотел меня ограбить, а может, и убить. Но даже под шарившей по мне рукою я лежал трупом. Он залез в мой нагрудный карман и извлек оттуда белую розу и все бумаги, между которыми один документ имел для меня немалое значение.
Лишь мельком взглянул он в бумаги; они явно не занимали его. Драгоценнейшую розу мою он отодвинул вслед за бумагами. Зато упомянутый документ его, видимо, заинтересовал: едва развернув его, он тут же принялся карандашом прилежно списывать его содержание в маленькую записную книжку.
Человек управлялся со своей работою совершенно бесшумно, с непостижимой быстротою и хладнокровием, из чего явствовало, что предо мною агент сыскной службы.
Он собрал бумаги — по всей видимости, в том же самом порядке, в каком их нашел, — сложил обратно в мой нагрудный карман и покинул карету.
Посещение не продлилось, кажется, и трех минут. Очень скоро я снова услышал голос маркиза. Вот он вошел, взглянул на меня и улыбнулся, словно бы завидуя моему богатырскому сну. Ах, если б он только знал!..
При свете лампы, только что ставшей пособницею шпиона, он продолжал читать и делать записки.
Мы уже выехали из городка и продвигались далее все с той же неспешностью.
«Место встречи с полицейскою ищейкою», как я его для себя обозначил, оставалось уже в двух лье позади, как вдруг почувствовал я странные толчки в одном ухе; воздух словно бы ворвался через него в горло; при этом было ощущение, будто где-то в глубине уха возник маленький пузырек воздуха, который сейчас же принялся расти и, наконец, с силою лопнул. Невыносимый обруч, сжимавший, казалось, мой мозг, тут же разжался. В голове слышался странный шум, нервическая дрожь принизывала тело; оно гудело, как нога, которую, как принято говорить, отсидели. Вскрикнув, я попытался было приподняться на сиденье, но тут же снова упал, сраженный смертельною слабостью.
Оборотившись, маркиз взял меня за руку и заботливо спросил, не захворал ли я. В ответ из моих уст исторгся лишь тяжкий стон.
Мало-помалу воскрешение все же произошло, и срывающимся от слабости голосом я смог наконец поведать маркизу о моем внезапном недуге, а также о посягательстве на мои бумаги, случившемся во время его недолгого отсутствия.
— Боже правый! — воскликнул он. — Не добрался ли злодей и до моей вализы?
Я как очевидец поспешил его успокоить. Он, однако, водрузил вализу на сиденье рядом с собою, раскрыл и очень скрупулезно проверил содержимое.
— Слава Богу, все в целости и сохранности, — удовлетворенный осмотром, пробормотал он. — Здесь ведь среди писем не менее полудюжины таких, что даже и подумать невозможно, чтоб они попали в руки к определенным лицам!
Затем с дружеским участием он подробно расспросил о недомогании, на которое я жаловался. Выслушав до конца, он сказал:
— Один мой приятель перенес как-то приступ, в точности схожий с вашим. Это случилось с ним во время морского вояжа, и тоже вслед за состоянием сильнейшего возбуждения. Он, как и вы, был храбрец, и вот обстоятельства неожиданно заставили его применить и силу, и мужество. Часа через два после этого его одолела усталость; всем казалось, будто он крепко спит, на самом же деле он погрузился в состояние, которое впоследствии описывал так, что вы бы наверняка признали в нем ваш недуг.
— Я рад, что приступ мой, по крайней мере, не единственный в своем роде. Скажите, не приходилось ли вашему приятелю вновь переживать подобное?
— Я виделся с ним еще долгие годы, и никаких жалоб более не слышал. Но какое разительное сходство причин, вызвавших приступы! Ни секунды не задумываясь, вы отважно вступаете в неравный поединок с этим сумасшедшим драгунским полковником — опытнейшим фехтовальщиком! — затем наступает естественная в подобных обстоятельствах усталость и, наконец, глубочайший сон — равно как и в случае на корабле…
— Неплохо бы, впрочем, выяснить, — продолжал он, — что за coquin[16] рылся в ваших бумагах. Однако возвращаться не стоит, теперь уж там все равно ничего не узнаешь. Такие людишки быстро заметают следы. Вероятнее всего вы правы, и это какой-нибудь сыщик из полиции. Любой другой негодяй вас непременно бы ограбил.
