Яков Шехтер - «Треба знаты, як гуляты». Еврейская мистика
В дверь постучали громко и требовательно. Служка отодвинул запор и в комнату раввина ворвался офицер. Золотое шитье эполет и мундира сияло даже в свете одинокой свечи.
— Приказ императора, немедленно явиться во дворец, — объявил офицер.
Деваться некуда, облачился раввин в субботние одежды и поехал. По дороге он пытался сообразить, для чего его везут во дворец и что он должен сказать императору.
Поначалу раввина ошеломило сверкание хрусталя в громадных люстрах, блеск золота на мундирах и камзолах, переливающиеся бриллианты в орденах и перстнях. На полураздетых женщин, осыпанных драгоценностями, словно елки снегом, он старался не смотреть.
На его счастье, архиепископ затянул свою речь, пересыпанную восхвалениями, точно торт цукатами, и у раввина осталось время подумать. Когда его призвали взойти пред светлые императорские очи, он уже понял, о чем будет говорить.
Императора тошнило от витиеватых славословий и откровенной лести, и он, все больше и больше раздражаясь, сосал лимон. Злость на трескучих болтунов разгоралась в Наполеоне и, когда раввин стал подниматься на возвышение, он тоже знал, как себя поведет.
Раввин в своем традиционном облачении, выглядевшем диким и неуместным среди сияния нарядов польской аристократии, оказался на том месте, откуда произносили речи, и в эту минуту Наполеон поднялся с трона, приветствуя духовное лицо.
Тотчас, как по команде, подскочили со своих мест французские генералы и маршалы. Понятное дело, когда император поднимается с трона, его офицеры не могут оставаться в креслах. Вслед за офицерами пришлось встать и вельможным панам со своими расфуфыренными дамами.
Лица у вельмож покраснели, глаза сверкали от ярости, да что поделаешь, деваться некуда! Наполеон простоял целую минуту, лукаво озирая зал. Он хорошо понимал, что творится в душах польских аристократов, но именно на этот эффект он и рассчитывал. А раввин, дождавшись, пока император усядется на трон, начал говорить.
— Что предсказал Йосеф виночерпию фараона, когда тот попросил растолковать ему странный сон? Если прочитать дословно: тебя освободят, для того, чтобы ты вспомнил обо мне. То есть, цель твоего освобождения будет состоять в памяти обо мне.
И было сие странным в глазах виночерпия. Ведь когда возникают опасения по поводу одного из незначительных царских чиновников, его сразу отстраняют от работы, а потом начинают расследование. Если же подозревается важная персона, то предварительно ведут расследование, и только когда набираются материалы по делу, объявляют об отстранении персоны от работы. Иногда в ходе следствия выясняется, что предполагаемое преступление на самом деле было не таким уж и страшным или наоборот — куда более опасным, чем изначально предполагалось. Но никогда не бывает так, чтобы сановника полностью оправдали. Ведь дело на него открывают только при определенном количестве улик. Поэтому и удивился виночерпий, ведь он сидел в тюрьме уже двенадцать месяцев, что само по себе говорило о серьезности преступления.
«Ваша вина будет забыта, — объяснил Йосеф, — потому, что цель вашего заключения и грядущего освобождения совсем в другом. Вы попали в тюрьму не в наказание за провинность, а ради моего освобождения».
Так и вы, император, — продолжил раввин Дискин, — посланы Всевышним в Польшу с особой целью. Прежде чем объяснить, в чем, по моему мнению, она состоит, я расскажу вам историю, обычную, рядовую историю, которая может показаться дикой для слуха цивилизованного человека.
Один пан жил себе в своем поместье и маялся от скуки. Все ему приелось — и охота, и пиры, и пьянство. И решил пан развлечься.
Приехал он вместе со своей пани к одному из богатых евреев принадлежащего ему местечка и потребовал угощения. Еврей постарался, собрал лучшее, что было в доме, чтобы угостить гостя на славу. Стол накрыли роскошный — чего только на нем не было!
Пан воздал должное яствам, не забыл основательно выпить, а потом спрашивает хозяина:
— А почему ты, жидовская морда, швейцарским сыром меня не угощаешь?!
— Да где его взять, швейцарский-то сыр? — в изумлении развел руками хозяин. — Мы таких сыров сроду не едали. Кормимся нашим, местным, очень вкусным. Вот, извольте отведать, — и поднес пану тарелку.
— Ты так, значит! — разозлился пан. — Мало того, что пана не уважаешь, кормишь его всякой дрянью, — и он выбил тарелку из рук еврея, — так еще глумишься! Сроду не видывал, пся крев! Я тебе покажу швейцарский сыр!
И давай еврея бить. Смертным боем, на глазах у жены и детей. Разбил нос, высадил несколько зубов, рвал бороду, таскал за пейсы. Наконец устал, успокоился и вернулся домой.
— Хорошо позабавились, — повторял пан своей пани на следующее утро. — Давай сегодня другого еврея навестим.
— Отчего нет? — улыбалась пани. — Очень смешно получилось. Особенно, когда ты его физиономией к блюду с холодцом приложил.
И она звонко рассмеялась, вспоминая, как нелепо выглядел еврей с яичными желтками в седой бороде.
Пока пан собирался в гости, по местечку уже разнеслась весть о его сумасбродстве, и богатые евреи срочно запаслись швейцарским сыром. Когда пан нагрянул к одному из них, тот накрыл стол и на самом видном месте поставил сыр. Но гость не обратил на него ни малейшего внимания.
Пиршество продолжалось долго. Пан и пани ели и нахваливали.
— Ах, какая вкусная штука эта жидовская фаршированная щука с хреном, — восхищалась пани, подкладывая себе еще кусочек.
— М-м-м, неплохо, совсем неплохо, — вторил пан, опрокидывая еще одну рюмку вишневой наливки. Наливка была сладкая, но крепости такой, что даже у привычного к водке пана першило в горле.
Насытившись, пан вытер рот и, бросив на пол салфетку, грозно вопросил:
— А почему ты, жидовская морда, швейцарским сыром меня не угощаешь?
— Как это не угощаю? — тут же ответил хозяин. — Вот он, лежит на самом видном месте! — и еврей указал на блюдо с сыром, действительно красовавшееся в самом центре стола.
— Та-а-ак, — угрожающе протянул пан. Со стороны могло показаться, будто наличие на столе сыра нанесло ему смертельную обиду. Но пана совершенно не интересовало мнение со стороны. Он был полностью поглощен собой.
— Так сыр, значит, у тебя есть. А где рейнское полусладкое?
— Откуда, ваша милость?! Мы некошерных вин не употребляем.
— Ах ты, негодяй! — пан размахнулся и одним ударом разбил еврею лицо в кровь. За вторым ударом последовал второй, третий, десятый. Вволю натешившись, пан с женой вернулись в имение.
Спустя несколько дней, когда скука вновь стала одолевать вельможную чету, они снова отправились в местечко. Остановили экипаж перед зажиточным домом. Пока пан с супругой вылезали из коляски, слуги отыскали хозяина и потребовали немедленно накрыть стол для почетного гостя.
