Питер Хэйнинг - Они появляются в полночь
Устав порядком от страны, где с ним случились такие ужасные несчастья и где все словно вступило в заговор, чтобы углубить овладевшее им чувство меланхолии и подозрительности, он решил немедленно покинуть Грецию и таким образом очень скоро появился в Смирне. В ожидании судна, которое могло бы перевезти его в Отранто или в Неаполь, он решил разобрать вещи, доставшиеся ему после смерти лорда Ратвена. Среди них он обнаружил футляр, внутри которого лежало несколько разновидностей кинжалов: каждый из них в той или иной степени гарантировал смерть тому, против кого он был направлен. Обри перебирал кинжалы и ятаганы, крутил в руках и разглядывал их причудливые формы и вдруг, к своему изумлению, наткнулся на ножны с орнаментом несомненно точь-в-точь таким же, как на том кинжале, что он подобрал на полу лесной хижины, где была убита Ианта. Он содрогнулся при воспоминании о той страшной ночи и, желая убедиться во всем до конца, отыскал сам кинжал; нетрудно представить, какова была его реакция, когда он попробовал вдеть его в ножны и кинжал, столь необычайной конструкции, легко вошел в них, полностью соответствуя ножнам. Большего доказательства, разумеется, не требовалось. Обри не мог оторвать взгляда от смертоносного оружия — и все же не мог полностью поверить в этот кошмар. Но приходилось верить фактам: та же причудливая форма кинжала, те же краски и на самом оружии, и на его ножнах, тот же роскошный орнамент и тонкая отделка — все вместе не оставляло места для сомнений. К тому же как на кинжале, так и на ножнах он нашел пятна засохшей крови.
Обри покинул Смирну и по пути домой сделал остановку в Риме; первые же справки, которые он навел там, касались судьбы девушки, которую он попытался спасти от лорда Ратвена и его сверхъестественного искусства обольстителя. Родители девушки были в горе, они окончательно разорились, а о бедняжке, их дочери, никто ничего не слыхал со времени отъезда из Рима Его Светлости. Обри чуть с ума не сошел от этих повторяющихся один за другим ужасов, у него были все основания предполагать, что бедняжка пала жертвой того же человека, который лишил жизни Ианту. Он замкнулся в себе, стал угрюм и неразговорчив, все время подгонял форейторов, словно торопился спасти жизнь кому-то, чья судьба была ему дорога. Он приехал в Кале, и морской бриз, как бы уступив его воле и решимости, быстро донес его до берегов туманного Альбиона. Не теряя ни минуты, Обри отправился в свое имение, родовое гнездо, и там, в объятиях любимой сестры, на какое-то время забыл о страшных событиях, приключившихся с ним во время путешествия. Если раньше сестра завоевывала его привязанность почти юношеской грацией, то теперь в ней просыпалась женщина, она стала очень привлекательной девушкой, к тому же она всегда была для Обри добрым другом.
Назвать ее блестящей красавицей было нельзя, красота ее была не из тех, что вызывают всеобщее восхищение в светских салонах и модных гостиных. В ней не было той блестящей легкости и напускной естественности, что просыпается в некоторых красавицах только в накаленной атмосфере переполненных людьми помещений. В голубых глазах не зажигался тот игривый огонек, который часто скрывает отсутствие глубины ума, — наоборот, она несла на себе отпечаток меланхоличности, но не тот, что бывает порожден каким-либо несчастьем или крушением надежд, а тот, что свидетельствует о чувствительности души, о том, что его обладатель способен подняться над пошлостью и проникнуть в более высокие сферы. Поступь ее не отличалась той легкостью, которую приобретает походка женщины, когда ее внимание привлекает мотылек или цветок, и тогда она летит к вожделенному предмету — нет, она шла степенно, погруженная в свои мысли. Когда она была в одиночестве, лицо ее никогда не озаряла улыбка радости, но когда любимый брат выказывал ей свою искреннюю сердечную привязанность и готов был в ее присутствии забыть обо всех своих горестях и печалях, которые — она это чувствовала — отравляли его существование, ее лицо озарялось светлой искренней улыбкой, которую он никогда бы не променял на обольстительную улыбку какой-нибудь светской красавицы. Нельзя было не заметить, что ее глаза и лицо удивительно гармоничны и по-своему прекрасны. Ей было тогда всего восемнадцать лет и она еще не была представлена в свете, поскольку опекуны отложили это ответственное для каждой девушки событие до возвращения брата. Поэтому было решено, что ближайший бал и явится ее приобщением к шумной жизни света. Обри же, говоря по совести, предпочел бы остаться в фамильном имении и предаваться меланхолии, переполнявшей его. Ему были отвратительны фривольности полузнакомых и вовсе незнакомых модных людей: разум его, испытавший столь глубокое потрясение, словно разрывался на части после страшных событий, свидетелем которых ему довелось стать. Однако он все же решил пожертвовать собственным покоем и благополучием ради сестры. Вскоре они приехали в Лондон и начали заниматься необходимыми приготовлениями к балу, назначенному на следующий день.
Народу собралось очень много: балы уже давно не давали, поэтому все, кому не терпелось погреться в лучах улыбок знаменитостей, поспешили сюда. Обри пришел с сестрой. Он стоял в одиночестве в углу, не обращая внимания на царящее вокруг веселье и погрузившись в воспоминания: именно в этой гостиной он впервые повстречал лорда Ратвена. И вдруг он почувствовал, как кто-то схватил его за руку и прямо в ухо ему зашептал голос, который не узнать было невозможно:
— Помните же вашу клятву.
Оцепенев от страха, Обри не посмел обернуться, дабы узреть фантом, который погубит его. Лишь издали он распознал знакомую фигуру: он все глядел как зачарованный до тех пор, пока не ощутил, что ноги его подкашиваются. С трудом протиснувшись сквозь толпу, он упал в карету, и его отвезли домой.
Он ходил и ходил по комнате торопливыми шагами, обхватив голову руками, словно боялся, что его мозг разлетится на куски от горячечных мыслей. Перед ним снова был лорд Ратвен собственной персоной… обстоятельства, вначале сложившиеся в ужасный хаос… кинжал… его клятва. Он попытался подбодрить себя: нет, нет, это невозможно… Мертвые не восстают из небытия к жизни… нет, нет! Должно быть, просто воображение сыграло с ним дурную шутку, воссоздав во плоти образ, занимавший все его мысли. Невозможно, чтобы все это случилось наяву, в реальной действительности, решил он, следовательно, он мог возвращаться в свет, так как несмотря на то, что он попытался было навести какие-нибудь справки относительно лорда Ратвена, но имя это застывало у него на устах, а потому узнать ему ничего, естественно, не удалось.
