Мокруха - Ширли Джон

Эми взяла у неё блокнотик.

— Да я как раз собираюсь, мне сейчас придётся, что я хотела сказать: есть продюсер, который меня хочет, в смысле, как актрису, ну вы поняли... — Прентис впоследствии понял, что эта вот манера нет-нет, а ввернуть сексуальные намёки у неё сознательная. — И он мне отзвонился, это для шоу, недалеко от Бродвея, настоящий хэппенинг, куда мечтает попасть пол-Голливуда...

Она резко развернулась к Прентису и застыла, словно громом поражённая. Смотрела она на Прентиса, но говорила с Глорией.

— Эй, а это тот самый сценарист, о котором ты мне?..

— Едва ли я достоин так называться, — скромно ответствовал Прентис. Напускная скромность — лишний способ подчеркнуть свой истинный статус. — У меня всего один сценарий на счету.

Он только что отдал продюсеру свой первый сценарий, Четвёртую базу. Первый? Ха! Первый, который ему удалось продать. Пятый в общей сложности.

— Эми, если ты получила то, за чем явилась, — начала Глория, — мы...

— Не слушайте её, — доверительно сказала Эми Прентису, — это у неё такой способ пригласить меня присоединиться к вам. Я сейчас. Погодите минуточку.

Она подвинула стул от соседнего столика и оседлала его с видом приглашённой звезды крупного ток-шоу, которую ведущий просит поведать зрителям о новом проекте.

— Итак, это у меня первый настоящий прорыв, эта роль в Нежном пламени. Но ведь, Глория, ты помнишь, как тогда летом мы с Джули Кристи [17]?..

Глория вытащила сигарету (курением она обычно выражала гнев), коротко кивнула и уставилась в окно, выпуская туда дым. Официантка поймала её взгляд и покачала головой. Глория затушила сигарету в чашке из-под кофе.

Эми, не дожидаясь ответа Глории, продолжала в том же темпе:

— ...и я думаю, что получить эту роль мне помог коннектикутский кабриолет, ведь Эрвин... Эрвином звать моего агента, Том... Эрвин подсунул продюсеру видеоплёнку, на которой я работала вместе с Джули Кристи, а та изображала мою мать... Я, наверное, только капучино возьму. — Она ухватила проходившую мимо официантку за передник, ослепительно улыбнулась в ответ на вспышку недовольства, вызванную этим движением, и добавила: — Можно мне капучино, и шоколадной посыпки побольше? Буду вам бесконечно благодарна. Спасибо.

Глория не потрудилась скрыть стон. Прентис пожал плечами и заговорщицки подмигнул ей, будто говоря: Мы её сейчас выпроводим и продолжим посиделки. Но Эми просидела ещё добрый час, вывалив на них неформальное резюме своих ролей в кино и рекламных роликах, а также кратковременной карьеры бэк-вокалистки рок-группы (Прентис удивился, узнав, что девушка ещё и на аккордеоне умеет играть). Скучать с ней не приходилось: слишком весёлый нрав, так и брызжет энергией. Прентиса начал облекать животный эротизм всех её движений. Да, с ней было прикольно, и, несмотря ни на что, он радовался её появлению.

Наконец Глории понадобилось отлучиться на встречу с арт-директором издательства. Прентис оплатил счёт, и они вышли. Он собирался было предложить Глории проехаться вместе на такси, как тут Эми, будто прочтя его мысли, сказала:

— Том, я бы не прочь пройтись через Центральный парк в офис моего агента. Знаете ли, я немного струхнула...

— Струхнула, что можешь кому-то навредить? — с прорвавшимся сарказмом перебила Глория. — Эми, на дворе белый день. Центральный парк в это время дня совершенно безопасен.

— Там никогда не бывает совершенно безопасно. Я просто подумала, если бы Том согласился...

— Мы можем подвезти тебя на такси, — сказал Прентис. — Слишком дождливая погода для прогулок.

Он пожалел об этом решении, как только Глория и Эми затеяли спор, кому выходить первой. Глория проиграла: её офис был по эту сторону парка.

Выходя, она что было сил хлопнула дверью.

— Глория всё слишком серьёзно воспринимает, — со смехом заметила Эми.

Когда Прентис помогал ей выйти из такси у агентского офиса, то обнаружил, к собственному удивлению, что приглашает девушку на вечер в джаз-клуб.

Кроме того, он начал подозревать, что она на чём-то сидит.

Когда они встретились, чтобы отправиться в клуб, она предложила ему немного наркоты. Она называла эту хрень «X» — Прентису вещество было известно под названием «экстази», или МДМА. Нейротоксин, вызывающий у людей деланное дружелюбие и энтузиазм. У Эми, как он впоследствии узнал, вещество просто усиливало и без того свойственное ей в гипоманической стадии настроение.

Эми страдала маниакально-депрессивным расстройством — сама она предпочитала термин «биполярное расстройство». В госпитале Калвер-сити такой диагноз поставить не смогли.

Теперь же, вспоминая тот дождливый октябрьский день в Нью-Йорке, а потом — ночью — удивление Эми, когда Прентис заявил, что не употребляет наркоты и не станет принимать никакого X, он подумал: Да, скорее всего, это наркота. Какая-то другая наркота. Бадди знает: крэнк, метамфетамин, а может, новый, специально разработанный препарат. Наркота её сожрала. Превратила в мумию из алюминиевого ящика.

Но этого объяснения недостаточно. Там что-то ещё. Кто-то ещё. Кто-то дал ей золотую кредитку и двести баксов наличкой. Прентис точно знал, что Эми не работала. Значит, кто-то дал. Кто-то. Какой-то сукин сын.

Не иначе, какой-то грёбаный продюсер.

Лонни долго дёргал надзирателей. Это в первый раз он их о чём-то просил. Он с трудом сдерживал слёзы и рвоту. Он повёл их к себе в комнату, ругаясь, что те ползут, как сонные мухи.

Он показал им Митча.

Митч просто сидел там. Он сидел в странной позе, как младенец, с невинным выражением лица, и по полу под ним растекалась лужа крови.

Из рваных ран на его левой кисти свешивались лохмотья мяса: обрывки мышц. В одном месте через рану в груди было видно ребро.

Митч трясся мелкой дрожью, но продолжал методично резать себя. Заточка вгрызалась в плоть его правого бедра, пробиваясь к тазу.

Он улыбался отсутствующей улыбкой, зрачки расширялись и сужались, расширялись и сужались. Взгляд оставался расфокусированным.

Потом он заметил Лонни и надзирателей, связь прервалась, он бросил себя резать и пробормотал:

— Ой, ой, ой. Ой, как больно. Ой, ой. О нет.

А заточки из раны не вытащил.

— Еба-а-ать, ты это видел? — воскликнул Джефф так громко, что Прентис подскочил в кресле. — Он поймал! Он поймал грёбаный пиздоёбский мяч и уронил его, сука!

Прентис осел назад в кресло и откупорил ещё одну бутылку пива.

— Ага. Он там, наверное, на стадионе «Доджер» тебя услышал и перепугался, Джефф.

Поймал мяч и уронил его.

До Прентиса начинало доходить, что он винит себя в смерти Эми.

Он понял, что отношения получаются серьёзные, где-то на третьем свидании. Первое было конвульсивно-сексуальным. Второе — немного сдержанным, оба они инстинктивно приняли защитные стойки, преисполнившись некоторой неуверенности. К тому же маниакальная фаза всё только ухудшила. И тем не менее, даже в этом состоянии девушка продолжала его очаровывать. Она никогда не теряла привлекательности.

После второго свидания, простившись показно-вежливо, Прентис подумал, что они, верно, больше никогда не встретятся. Он сказал, что с её стороны как-то по-детски всё время только и трындеть о себе любимой; Эми ответила, что сам Прентис постоянно шутит, а ей хотелось поговорить о чём-то реальном. Он сказал:

— Именно. И ты не смогла.

Но двумя днями позже Эми удивила его, позвонив и пригласив на ужин. Вполне радушным тоном. Наверное, опять в светлой фазе. Во что это он влез, собираясь построить отношения с девушкой, подверженной резким переменам настроения? Не иначе, перефразируя президента [18], глубоко в дуду. Но он согласился. Она оказалась неплохой хозяйкой, хотя после готовки её кухня выглядела так, словно по ней торнадо пронёсся, и в таком состоянии пребывала ещё дня два. Жаркое было превосходное, малиновый мусс — исключительный, но не успел Прентис покончить с угощеньем, как девушка забралась к нему на колени, обвила бёдрами и принялась возиться с ширинкой. Он чувствовал у неё на языке вкус бренди и мусса. На этот раз она не носила колготок.