Клайв Баркер - Проклятая игра
— Ты можешь войти, — сказал человек.
Шэрон прежде не знала, чем пахнет смерть, но она инстинктивно почувствовала ее — официальные представления излишни. Она остановилась в дверном проеме и уставилась на человека. Она еще могла убежать, если бы хотела, и понимала это. Однако она чувствовала себя вне опасности, поскольку незнакомец оказался привязанным к кровати. Шэрон разглядела это, хотя в комнате было темно. Ее пытливый ум не видел тут ничего странного; взрослые подчас играют в игры, как и дети.
— Включи свет, — предложил человек.
Она дотянулась до выключателя у двери и повернула его. Слабая лампочка осветила пленника, и в ее странном свете он казался таким больным, каких Шэрон никогда не видела. Очевидно, он подтащил кровать к окну через всю комнату, отчего веревка, которой он был связан, врезалась в его серую кожу так, что маслянистые коричневые потеки — не очень похожие на кровь — покрыли его руки и штаны, скапливаясь на полу у ног. Черные пятна на блестящем лице делали незнакомца пегим.
— Привет, — произнес он.
Его голос был искажен, словно звучал из дешевого радиоприемника. Этот зловещий тон позабавил Шэрон.
— Привет, — отозвалась она.
Он широко улыбнулся девочке, и лампочка осветила его влажные глаза, так глубоко запрятанные в глазницы, что она едва могла их разглядеть. Но когда они двигались, как сейчас, кожа вокруг них подрагивала.
— Извини, что я отвлек тебя от игр, — сказал он.
Шэрон помялась в дверях, не понимая, уходить ей или остаться.
— Мне вообще-то нельзя быть здесь, — пробормотала она.
— О, — воскликнул он, закатывая глаза так, что показались белки, — пожалуйста, не уходи.
Ей показалось, что он выглядит смешно в своей мокрой куртке с закатанными глазами.
— Если Мэрилин узнает, что я зашла сюда..
— Твоя сестра, да?
— Моя мать. Она побьет меня.
Человек как будто очень расстроился.
— Это она зря, — сказал он.
— Но она обязательно так сделает.
— Это стыдно, — мрачно заявил он.
— Но она не узнает, — успокоила его Шэрон. Разговоры о наказании огорчили человека сильнее, чем она ожидала. — Никто не знает, что я здесь.
— Хорошо, — сказал он. — Я бы не хотел, чтобы из-за меня у тебя были неприятности.
— Почему ты привязан? — поинтересовалась девочка. — Это игра?
— Да. Именно тай. Скажи, а как тебя зовут?
— Шэрон.
— Ты абсолютно права, Шэрон, это игра Только я больше не хочу играть. Мне уже больно. Ты видишь.
Он поднял руки повыше, чтобы показать ей, как ему больно. Несколько мух, согнанных со своих мест, закружились вокруг его головы.
— Ты умеешь развязывать узлы? — спросил он.
— Не очень.
— Может быть, попробуешь? Для меня?
— Наверное, — ответила она.
— Только я очень устал. Входи, Шэрон. Закрой дверь.
Она сделала, как ей велели. Здесь нет угрозы. Есть загадка (или, возможно, две: человек и смерть), и ей хотелось узнать побольше. Кроме всего прочего, человек был болен, и он не причинит ей вреда в таком состоянии. Чем ближе она подходила к нему, тем хуже он выглядел. Кожа блестела, а на лице проступили пятна, похожие на капли черного масла. За крепким запахом его одеколона чувствовалось что-то более горькое. Шэрон не хотелось дотрагиваться до незнакомца, как бы она его ни жалела.
— Пожалуйста.. — просил он, протягивая связанные руки.
Вокруг раздраженно жужжали мухи. Их было много, очень много, и их привлекал он — его глаза, его уши.
— Нужно привести доктора, — сказала она — Вам плохо.
— Нет времени, — настаивал он. — Просто развяжи меня, тогда я сам найду доктора и никто не узнает, что ты приходила сюда.
Она нашла это логичным и кивнула, потом приблизилась к человеку сквозь облако мух, чтобы развязать его. Ее пальцы с обгрызенными ногтями были не слишком сильными, но она старательно занялась узлами; безупречная линия ее бровей очаровательно изогнулась, пока она трудилась. Ее стараниям мешали потоки желтоватой жидкости, сочащиеся из его раненого тела, — они все склеивали. Иногда Шэрон поднимала на незнакомца свои газельи глаза.
Интересно, думал он, видит ли девочка разложение, предстающее прямо перед ее глазами? Если и видит, то она слишком поглощена борьбой с узлами, чтобы бросить их и уйти, или же хочет освободить его, потому что знает о силе, которую это ей дает.
Только один раз она выказала тень отвращения, когда что-то сломалось в его груди, часть какого-то внутреннего механизма скользнула в озеро легких. Он кашлянул и выдохнул отвратительный смрад, похожий на запах первоцвета. Шэрон отвернулась и скорчила гримасу. Он вежливо извинился, и она попросила его больше так не делать, а затем вернулась к своему занятию. Он терпеливо ждал, поскольку любая попытка поторопить ее только помешала бы ее работе. Наконец она нашла ключ к загадке, и путы стали ослабевать. Плоть, по консистенции приблизившаяся к размякшему мылу, отвалилась от костей запястий, и Брир освободил руки.
— Спасибо, — поблагодарил он. — Спасибо. Ты очень добра.
Он принялся развязывать веревки на ногах; дыхание или то, что заменяло его, издавало сухой шорох в груди.
— Теперь я пойду, — сказала она.
— Нет еще, Шэрон, — возразил он; речь для него теперь стала тяжелой работой. — Пожалуйста, подожди.
— Но мне надо домой.
Пожиратель Лезвий взглянул на ее молочно-белое лицо: она выглядела такой хрупкой в этом слабом свете. Девочка вышла из пределов его досягаемости, как только узлы были развязаны, словно ее первоначальная тренога вернулась. Он попытался улыбнуться, чтобы успокоить ее, но лицо ему не подчинялось. Жир и лицевые мышцы шевельнулись, но губы не слушались. Он помнил, что слова никогда не давались ему. Вскоре останутся лишь знаки. Он уходил в более чистый мир — мир символов и ритуалов. Мир, откуда родом истинные пожиратели лезвий.
Его ноги были свободны. Хватило пары мгновений, чтобы пересечь комнату и оказаться рядом с Шэрон. Даже если она повернется и побежит, он поймает ее. Нет никого, кто мог бы увидеть или услышать, а даже если есть — чем они навредят ему? Он уже мертв.
Брир подошел к Шэрон. Маленькое живое существо стояло в его тени и не делало ни малейших попыток бежать. Может быть, она прикинула свои шансы и поняла, что бежать бессмысленно? Нет, она просто доверяла ему.
Он поднял грязную руку, чтобы погладить ее по голове. Девочка зажмурилась и задержала дыхание, но не сделала ни малейшей попытки уклониться от прикосновения. Его пальцы страстно желали дотронуться до нее. Она так совершенна; каким благословением было бы получить ее частицу, словно в подтверждение любви перед вратами рая.
