Андрей Буровский - Сибирская жуть — 3
Но что обидно, все эти замечательные описания так и не переходят в описание самого «кладбища». Описываются разве что его окрестности — обгорелые деревья, погибший лес, сквозь который видно уже саму поляну «кладбища» — голое пространство, усеянное белыми и желтыми костями. Но где же описания того, что происходит на самом «чертовом кладбище»?!
Этих описаний, попросту говоря, нет. Нет рассказов, подобных рассказу местных, — хотя бы про сохатого, сгоревшего на «чертовом кладбище». Нет историй про то, как люди вышли на саму поляну. Этого нельзя делать?! Но тогда как же агроном B.C. Салягин? Он же ходил по «чертову кладбищу» до его центра и нашел там бездонный колодец! В общем, неясно это все, смутно. Во всех рассказах экспедишников обязательно дается превосходное, очень убедительное объяснение, почему на этот раз на «чертово кладбище» никто не пошел: нечеловеческие, непостижимые уму болезни (одна зубная боль или покалывание во всем теле чего стоят!), отсутствие приборов (хотя только что их, бедных, зашкаливало), внезапно начавшиеся стихийные бедствия типа сильного дождя и так далее.
Иногда приводятся такого рода детали, которые ставят под сомнение вообще всю историю об экспедиции. Скажем, в одном из таких описаний упоминается, что к поляне вышли поздно, примерно в 10 часов вечера. «Темнело очень быстро» [18, с. 25], и потому было принято решение ночевать в километре от поляны, а потом уж на нее идти. Естественно, на людей поутру нападают хвори, приборы отсутствуют, и экспедишники решают прийти на следующий год, получше экипированными. Кто мешал подготовиться более серьезно уже в этом году — вопрос не ко мне. А следующего раза не было, потому что экспедицию проводили в 1991 году, и в следующем году, году финансового обвала, ехать стало не на что…
Как убедительно, как интересно тут все сплетено! Только вот одна совсем пустяковая деталь… Дело в том, что действие этой увлекательной истории разворачивается на 59 градусе северной широты в начале июня. Ведь плыть, сплавляясь по Кове, можно только в полную воду, с конца мая и до середины июня. Автор и называет день, когда экспедиция поплыла по Кове, — 30 мая 1991 года. Но ведь это почти что широта Петербурга! И почти что время «белых ночей»! Даже в Красноярске, который лежит гораздо южнее, в начале июня в 10 часов вечера вовсе и не думает темнеть. А на Ангаре, на 59—60 градусах, в июне темнота наступает не раньше часа ночи! И уж во всяком случае там никак не может в 10 часов вечера «очень быстро темнеть».
И приходится задаваться вопросом: а может быть, автор статьи в бульварном журнальчике «НЛО» вообще никогда не был на Кове?! Потому что если бы он там побывал в этих числах, то ему и в голову не пришло бы написать про эдакую типичную для тропиков «внезапную темноту». В этих краях и в этих широтах так не бывает. Можно предположить другой вариант, но ничем не лучше первого: автор даже и на Кове, может быть, побывал и уж во всяком случае знает, когда там наступает темнота. Но к читателю относится соответственно — как к полуграмотному быдлу (а кто еще прельстится журнальчиком, на первой странице которого красуется «портрет» космического пришельца?). И думает, что писать можно вообще какую угодно чушь, какой угодно бред сумасшедшего, — все равно сойдет, все равно сожрут, как миленькие.
Из той же оперы и другая деталь: мол, экспедиция сплавилась до устья Ковы, до места ее впадения в Ангару, а потом уехала лесовозами до Братска. Так вот, в 1991 году лесных разработок на Кове не вели. НЕ ВЕЛИ. Не было лесовозов, нельзя было уехать ими до Братска (и вообще куда бы то ни было). И нехорошие подозрения насчет автора только усиливаются.
Впрочем, истории про мистических людей, похищающих приборы и карты, или про бездонный колодец в центре «чертова кладбища» не менее великолепны.
Рассказывают еще…
Впрочем, «чертово кладбище» — это еще что! С Ковинской и Ангарской тайгой связано несколько не менее загадочных и очень малопонятных историй. Вот, например, одна из них.
Где-то в 1910 или 1912 году в кочевьях эвенков были встречены удивительные шаманы — чернокожие! Впрочем, я зря говорю во множественном числе — чернокожий шаман встречен только один, а остальное уже чистой воды пересказы и легенды. Шаманы эти появились у эвенков внезапно, просто взяли и вышли из леса. Эти шаманы, чернокожие, высотой порядка двух метров, не знали ни слова по-эвенкийски или по-русски, но умели целить наложением рук и еще какими-то непонятными способами — эвенки, похоже, сами не очень понимали, как они это делают, и тем более не умели рассказать. Причем шаманы не камлали, не знали «необходимых» для них духов, но все равно пользовались огромным уважением именно как шаманы-целители. А потом чернокожие шаманы так же загадочно исчезли, и никто не мог пролить свет на причину и на способ их исчезновения. Эвенки, похоже, не знали и этого.
Вот об этой истории мы знаем очень мало, до обидного мало. Дело в том, что сведения о чернокожих шаманах содержались в архиве Д.Н. Анучина. Дмитрий Николаевич собрал эти сведения перед самой Первой мировой войной, и хранились они в архиве Красноярского краеведческого музея. Наверное, ему и в голову не приходило, что эти материалы могут стать ему недоступны или что с ними что-то может случиться. Ученые этого поколения жили в мире, который очень отличается от нашего: в мире, который осознавал себя идущим к сияющим вершинам прогресса, и в будущем решительно все могло быть только лучше, совершеннее, умнее, чем в настоящий момент. Будущее оказалось чревато мировыми войнами, грандиозными общественными катаклизмами, тоталитарными режимами, и для начала ученый несколько лет не смог бы добраться до своего архива, если бы даже очень захотел. Только году к 1920 он смог бы приехать в Красноярск… но ему было уже 77 лет; не лучшее время для далеких поездок.
А в 1937 году архив Д.Н. Анучина в Красноярском музее был сожжен. В этом архиве содержалось слишком много сведений о шаманизме, о верованиях эвенков, об их духовной жизни. А вот о производительных силах и производственных отношениях, как нетрудно понять, там не было решительно ничего, и директор музея Зоя Глусская торжественно сожгла архив Д.Н. Анучина вместе со всеми остальными материалами по шаманизму. Сожгла именно что торжественно, на берегу Енисея, при большом стечении народа. Какие бесценные коллекции погибли, мы уже никогда не узнаем во всей полноте.
Что же до чернокожих шаманов… Если не все, то по крайней мере некоторые из научных сотрудников музея, образованные красноярцы, об этом слыхали: я эту историю знаю по крайней мере из трех источников. Правда, двое из них уже на том свете, а третий — полуглухая старуха восьмидесяти трех лет, но самое главное — эти известия, полученные в стойбищах эвенков, все-таки знала интеллигенция, они как-то обсуждались самыми различными людьми. В городе были люди, которые об этом знали и об этом говорили между собой. Почему же они не занялись разрешением удивительной загадки?! Ведь, по крайней мере, двое из моих информаторов имели доступ к архиву музея.
