Елена Ткач - Седьмой ключ
Николай, заговорщически пришептывая, рассказывал им о святынях храма.
— Вот это наша главная святыня — чудотворный крест! — он подвел Веру, которую принял за главную, к огромному, сиявшему позолотой кресту в полтора человеческих роста. Он был прислонен к основанию несущего столба, поддерживавшего арочные своды. Сам крест был деревянный и весь испещрен маленькими позолоченными ячейками, в которых по объяснению Николая были вставлены частицы святых мощей.
— Это крест был сделан в Иерусалиме по заказу патриарха Никона. Он в точности повторяет размеры и форму Голгофского креста. Долгая у него история, потом как-нибудь расскажу… А сейчас помолитесь за друга вашего. И вот еще что, — он повернулся к Юрасику. — Тут мужская сила понадобится. Мы с вами будем держать его, когда батюшка ко кресту подведет. Крепко надо держать!
— Я тоже могу помочь! — выступил вперед Алексей.
— Не, малой, ты пока погоди. Вам всем нужно чуть подальше держаться. Ваше дело — молитва. Повторяйте про себя молитвы, какие знаете. Лучше всего: «Да воскреснет Бог», «Достойно есть», «Живый в помощи»… — Видя их сокрушенные лица, он догадался. — Не знаете? Не беда. Тогда повторяйте: «Радуйся, Пречестный и Животворящий Кресте Господень, прогоняяй бесы силою на тебе пропятого Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшего и поправшего силу диаволю…» Хотя бы это… Или так молитесь — как душа подскажет. А, приехали!
Он кинулся к выходу: снаружи хлопнули дверцы машины — прибыл отец Валентин, который привез Сережу. По уговору ночь накануне обряда они провели в доме священника.
Вошел батюшка, Николай испросил благословения, шепнул:
— Мы готовы.
За спиной батюшки стоял белый, немой от волнения Сережа.
— Свечки зажгите, — вполголоса распорядился отец Валентин. — Вы все встаньте сюда — к стеночке. Сергей — вы вперед. Вы, Юра, с Николаем, вот так — по сторонам от него. Ну, благословясь!
Священник неожиданно густым и глубоким басом запел слова молитвы. Трепетало пламя зажженных свечей, высвечивая лики Спаса, Богородицы, старинный образ Сергия Радонежского. Загорелся, мерцая нездешним светом, вызолоченный крест. К нему Юрасик с Николаем подвели Сережу. Тот дрожал всем телом, его так колотило, что слышно было, как стучат зубы.
— Сережа, надо поцеловать крест! — отец Валентин стоял возле креста и протягивал руки к одержимому, призывая его сделать шаг. Было заметно, что священник сам очень напряжен — он ожидал самого худшего.
Но Сережа остался на месте. Он не смог шагнуть, хотя от чудотворного креста его отделяло расстояние в каких-нибудь полтора метра. Дрожь его все усиливалась — все тело ходило ходуном.
— Сережа, надо шагнуть вперед. Ты сможешь. Ну!
Николай, поддерживая дрожащего под руку, громко читал молитву:
«Да воскреснет Бог, и расточатся врази его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его! Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня — тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением, и в веселии глаголящих…»
Видя, что Сергей не владеет собой, отец Валентин приказал:
— Поднесите его. Поднимите и поднесите!
Юрий с Николаем приподняли Сергея — он дергался, на губах показалась пена, — и крепко держа его, наклонили так, чтобы он мог коснуться креста.
Едва это произошло, и Сережа ткнулся лбом в поверхность креста, жуткий раскатистый крик огласил невеликое пространство храма.
Это был не крик человека.
Низкий, вибрирующий и звучный, как рев дикого зверя.
Женщины отшатнулись невольно. Вера первая пришла в себя и шепнула:
— Креститесь… молитесь за него…
Алеша стоял между женской группой и мужчинами, держащими Сережу. Он шагнул вперед. И сразу опрокинулся навзничь, отброшенный ударом каблука — одержимый дергал ногами, стучал по каменному полу, мотал головой. Пена ручейком стекала с его перекошенных губ.
— Держите его, крепко держите! Нужно, чтоб сам! Давайте помолимся.
Отец Валентин скрылся в алтаре и вышел, неся чашу со святой водой и евхаристическое копие. Ровно и мерно взмахивал он копием, поминутно окуная его в святую воду, и струйки ручьями стекали со лба несчастного. После священник окадил его ладаном и снова начал петь слова молитвы. Время для собравшихся остановилось. Только громкий голос священника и хриплое, булькающее мычание одержимого были приметами земного времени, земных звуков, но они — эти приметы — как бы растворились в ином измерении — в инобытии, которое знаменовали собою иконы. Они жили! Лики светились внутренним светом. И кажется, что он разгорался все явственней по мере того, как обряд подвигался к своей кульминации. Вера, не отрываясь, смотрела на сверкающий крест. Какая-то особая сила, казалось, наполняет ее — сила, с которой ничто не страшно.
Медленно, стараясь двигаться незаметно, она отделилась от замершей группки и неслышно подошла вплотную к Сереже. Видно было — он совсем обессилел. Новый чудовищный звук разорвал тишину.
— Не-нет! Н-не-е-ет!
Это было как предсмертный стон. Но звук! Сказать, что от него волосы встали дыбом — ничего не сказать. Тело цепенело при этих звуках, человека охватывало неодолимое желание спать…
— Н-не хочу-у!
— Господи, помоги ему! — взмолилась Вера и коснулась пальцами креста. Мужчины, державшие одержимого, глазами делали ей знаки: мол, куда — опасно! Но она не обращала на них внимания. Ощущая пальцами гладкую прохладную поверхность дерева, она наклонилась к самому лицу измученного человека.
— Сереженька! Я здесь… Поцелуй меня…
Ее лицо было напротив основания креста. Мутный взгляд несчастного стал осмысленным. Он на какой-то миг перестал биться и… увидел Веру. Она улыбалась ему. И пальцем указывала на свои губы.
— Ну… Поцелуй же… Ты боишься меня?
Он начал подаваться вперед — к ней навстречу. И в тот самый миг, когда его посиневшие губы готовы были коснуться ее, она скользнула вбок, отстранилась — и Сережины губы коснулись креста!
Вопль, который вырвался в этот миг, был непереносим, непередаваем. Он исходил не из легких, не изо рта — вопило нутро, утроба, все существо, которое разом как-то сникло, сломалось. Он резко перегнулся пополам, точно получил удар под дых. Упал… Казалось, у изножия креста валялась груда тряпья.
— Хорошо. Теперь, Сережа, ты должен поцеловать сам. Ну же, немного осталось, потерпи! — склонился над ним отец Валентин.
Полуживой человек приподнялся на руках — ноги не держали. Взглянул на священника, как будто впервые видел. Детское недоумение выражалось теперь на его лице. И вдруг из глаз хлынули слезы. Губы скривились, но уже не гримасой, не судорогой, а выражением горькой обиды — обиды на самого себя. Это был стыд! И освобождение…
![Елена Звездная - Ловушка для принцессы [HL]](/uploads/posts/books/41049/41049.jpg)
