Николай Берг - Ночная смена. Крепость живых
Ладно. Зато я все это время бдительно охранял наше воинство со стороны задней полусферы — и ни единый враг в моей зоне ответственности не прорвался. Так и запишем.
Пальба прекратилась, все спешно перезаряжаются. Мужик, невзирая на эту суматоху, продолжает аукать как нанятый. Подходим к нему под дерево. Внизу валяется довольно приличных размеров дворняга. Еще одна, такая же здоровенная, метрах в пяти. Больше псов не вижу.
— Эй, на мачте! Землю видно? — громко спрашивает Николаич.
— Ау! А? — Сварщик прекращает свой концерт.
— Мадам! Извольте слезть! — это Вовка.
— А, да, конечно. Слава богу, я уж думал, что тут сдохну!
Понятно, теперь полчаса у него будет словесный понос.
А потом не удивлюсь, если уснет как вырубится. Стресс-то у него был изрядный. И реакция будет изрядной.
— Где бросили ППШ?
— А? ППШ? Автомат? Где-то тут вот. Сейчас. Сейчас найду, конечно. Мигом!
— Стойте, сами найдем. Откуда бежали.
— Вроде оттуда. По-моему. Мне так кажется… Я практически уверен…
— Не, он оттуда бежал, — заявляет Михин батя, осмотрев ствол дерева. — Видно ж, как карабкался. Отсюда начал — значит, вот так бежал.
Действительно, в указанном им направлении очень быстро получаем результат — метрах в пятнадцати от дерева лежит ППШ. С пустым, к слову сказать, диском.
Николаич смиренно вздыхает. Я смотрю на трясущиеся руки-ноги перепуганного сварщика и тоже смиренно вздыхаю. Надо бы ему дать седативных — так, глядишь, уснет. А нам надо, чтоб он сперва УАЗы усилил.
Возвращаемся тем же порядком, нас никто не преследует.
В обозе за время нашего отсутствия ничего не произошло.
Посмотрев на очумелого сварщика, решаем немного изменить план: сначала доехать до лодочных гаражей, принять семьи, и уже там сварщик, придя немного в себя, сможет нормально наварить сетки.
Выезжать на Санкт-Петербургское шоссе совсем не хочется.
Мы наконец-таки познакомились с Михиным батей, и он оказался Семен Семенычем. Я сначала не понял, почему он немного застеснялся, называя свое имя, и почему ухмыльнулся Николаич. Потом дошло: так звали героя Юрия Никулина в «Бриллиантовой руке».
— Вот, и вам смешно. А у меня и супруга от кинематографа пострадала.
— Это как?
— Ее Ларисой Ивановной зовут.
— И?
— Да «Мимино» этот дурацкий! Ларысу Ивановну хочу! Еще в студентках надоело.
— Ясненько, учтем. Так как поедем?
— По Нижней дороге. Или по совсем нижней, то есть по берегу. Здесь вроде бы никаких целей нет, можем и по бездорожью. Тут, кроме джипов, сейчас никто и не проберется. А мы аккуратненько: шмыг — и на месте.
Знаю я эту дорогу. Она идет по-над берегом залива, и действительно достаточно раздолбана и безлюдна. На более-менее целых участках еще видно старое покрытие — из дореволюционной щебенки. Ее, должно быть, для гостей проложили. Совсем рядом с нами руины дачи Николая Второго. Тут его сын Алексей как раз родился… На погибель империи… Красивая была дача — с пятиэтажной башней и сделана на совесть. При Хрущеве взорвали… А мы тут пикники раньше устраивали. Четко — каждое 9 мая… И самовар с собой привозили. Красиво тут. И людей немного было.
От этих воспоминаний отвлекает голос Николаича:
— У кого есть что сказать важного?
— У меня.
— Потерпит до того времени, когда сварщик сетки начнет ставить?
— Потерпит.
— Тогда по машинам, — командует Николаич. — Головной УАЗ — первая тройка, ведет хозяин; второй УАЗ — Володя, вторая тройка. Доктор, снимаете как можно больше всю дорогу… И знаете что… Поменяйтесь-ка лучше местами с Дмитрием, я буду вам подсказывать, что следует обязательно снять. Так, теперь трофей… В трофее поедет группа тяжелого оружия и медсестра. Сейчас ведет Сережа. К слову, Сережа, возьми себе на «кедр». Племянничек СВД в салоне поухватистее будет.
— Я тоже умею, — отзывается Надежда. — Умею вести машину.
— С автоматом ездили? С автоматической коробкой передач?
— Откуда? Но если негритянки пожилые управляются, думаю, что и я справлюсь.
— Ладно, тогда сейчас и проверим. Все, поехали. Амфибия, сопровождаете параллельно дороге, метрах в четырехстах.
— Мне куда? — пискает сварщик.
— В «жип широкий». И Надежда Николаевна, сообщите, когда мастер будет готов работать.
— Я уже могу.
— Вытяните руки. Нет, лучше уберемся отсюда, заодно и у вас руки трястись перестанут…
Трогаемся. Заметно, что Семен Семеныч — профи. Ведет так легко, что кажется, будто это сущий пустяк и я так тоже сделаю играючи. Так всегда бывает, когда смотришь на работу мастера — неважно, гимнаста или хирурга…
Попутно водила начинает негромко мурлыкать под нос какую-то песенку:
В гареме нежится султан, да, султан.
Ему счастливый жребий дан, жребий дан:
Он может девушек любить.
И я б хотел султаном быть.
Но он несчастный человек, человек —
Вина не знает целый век, целый век.
Так повелел ему Коран.
Вот почему я не султан.
А в Риме папе сладко жить, сладко жить:
Вино как воду можно пить, можно пить,
Он может утонуть в вине.
Вот если б папой быть и мне!
Но он несчастный человек, человек —
Любви не знает целый век, целый век.
Так повелел ему закон.
Пускай же папой будет он!
А я различий не терплю, не терплю:
Вино и девушек люблю, да, люблю.
Чтобы все это совместить,
Простым студентом надо быть.
В одной руке держу бокал, да, бокал,
Да так держу, чтоб не упал, не упал,
Другою обнял нежный стан —
Теперь я папа и султан!
Твой поцелуй, душа моя, душа моя,
Султаном делает меня, эх, меня!
Когда же водки я напьюсь,
То папой римским становлюсь!
— Ого! — восклицает Николаич. — Сто лет не слыхал!
— Что? Эту песенку?
— Ага. Я уж думал ее и не помнит никто.
— Ну отчего ж. Мы с Валеркой — это сосед мой — всегда распеваем, как поддадим. Мы ж дальнобойщики Едешь да поешь всякое: и не уснешь, и ехать веселее. Грузы-то ценные, «грачей» нынче брать опасно. Может, вместе грянем?
— Обязательно. Только бы нам найти место поспокойнее, и чтоб «хивус» смог подойти. Мне как-то с сетками спокойнее. А то любая зомбака, не ровен час, в окно прыгнет.
— Э, спокойных мест тут полно. Сейчас заберемся к водокачке, там и обустроимся.
— Нам бы глянуть, что там в Знаменке.
— Это можно, конечно, только там выезжать я бы не стал. Лучше через Шуваловку.
— Почему?
— Дорогу там перекрыть раз плюнуть. Парочку ублюдков с автоматами в сторожку сунуть — и копец нам. Там не развернешься. А задом под огнем корячиться — удовольствие малое.
