Дино Динаев - Собака Кантерсельфа
– Я б тебя на сало продал, – пообещал Никитос.
Счастливчик резко оборвал смех, было видно смеяться ему не очень то и хотелось.
Артист, блин, подумал Ребрий.
– Ты знаешь, что с тобой будет очень скоро? – спросил прапорщик. – Мы продадим тебя по частям, потому что так ты больше стоишь. А знаешь почему? Потому что целиком ты на многое не тянешь. Ты дешевка, полковник. Твои погоны стоят дороже твоей дырявой шкуры. Какая личность, увольте! Герой сумитской войны? Кому ты на хер нужен. А вот сердце на вес, желудочек, печеночка, яйца для старых пердунов, которые жаждут шлюх драть, это да. Ты уже не человек, полковник, ты живые деньги, хотя сам уже труп. Хорошо сказал?
– Ты прямо философ. А свою цену случайно не прикидывал? Или дерьмо уже не в цене?
Счастливчик вскочил и с трудом взял себя в руки.
– Я сам отрежу тебе член, – пригрозил он.
– Фалоиммитатор лучше купи.
Счастливчик все-таки не сдержался, пнул ботинком в живот. Никитос замычал, но рта не раскрыл, уткнувшись лицом в кафель. Холодный, благодать.
Счастливчик вышел, бросив напоследок:
– Не вздумай язык прикусить, мы его тоже продадим.
Ему на смену вошли двое братьев, которых во взводе все называли казахами, хотя они были корейцы. Все что они не делали, они делали не по-русски педантично. Вот и сейчас, они слегка открутили проволоку снизу, надели чьи-то ватные штаны, пахнущие солидолом, приподняли их до колен, потом опять связали лодыжки, потом освободили колени, продернули штаны вверх, и спеленали руки к ногам особым образом, так что Никитос мог шагать только как на ходулях. Оружия у братьев не было. Плохо. Полковник уже прикидывал, каким именно образом уложит казахов, когда в дверях возник командир отделения сержант Кабаненко, только с лейтенантскими погонами, и наставил на него снятый с предохранителя умхальтер.
Казахи рывком поставили его на ноги и повели. Никитос познал всю прелесть хождения в скрюченном состоянии. На улице уже был день. На площади, покрытой кровавыми жутковатыми пятнами, стоял автобус с открытыми дверцами. Полковника провели к нему и втолкнули наверх по ступеням. Пристегнутый наручниками к рулю, старый водитель зло усмехнулся и спросил:
– Ну и как это, полковник, самому на вахту?
Никитос не нашелся что ответить, Кабаненок прикладом толкнул его внутрь салона, в котором набралось человек десять женщин из обслуживающего персонала. Кроме них на заднем сидении с объемистыми баулами, словно на троне сидели Кича и Какафон.
– Не все у нас мужей да сыновней забирать! – крикнула дородная повариха. – Сам покатайся!
Никитос замешкался, жесткая сцепка мешала даже согнуться не то, что присесть.
Повариха, воспользовавшись моментом, пнула его. В зад не попала, но полковник потерял равновесие и упал на пол. Тотчас в него вцепились множество рук, царапающих, раздирающих рот, тыкающих в глаза, зубы, в пах. Тотчас дало знать о себе простреленное в Суметии легкое, на губах выступила кровавая пена. Никитос задыхаясь, водил лицом из стороны в стороны, натыкаясь все на новые удары.
Забьют ведь, мелькнула и пропала мысль.
– Стойте, бабы! Он не виноват! Он был против, его заставили. Видите, его за это сюда и сунули! – к нему с трудом пробилась Марина, подняла голову и обтерла кровь с губ. – Что же вы творите, вы же не звери!
Женщины роптали, но первый напор был сбит, и они нехотя разошлись. Кто его знает?
Может, действительно не виноват?
Марина опять-таки с трудом поставила его ноги, никто и не подумал помочь, указала на место рядом собой, куда садиться.
– У меня не получится сесть, – сказал Никитос, по-прежнему задыхаясь.
– Садись, как получится.
Она продвинулась к окну, потянула за собой, и он словно негнущийся оловянный солдатик упал ей лицом в мягкие ноги. И начал смеяться. Некстати вдруг вспомнилась сцена из старой комедии, когда Никулин говорит: Гражданин судья, а он не может сесть!
– Поплачь, ничего, – устало проговорила Марина, поглаживая ершик волос.
– Что они с тобой сделали? – глухо спросил полковник.
– Ничего, все уже позади, – она отстранено смотрела в окно.
Ребрий скрипнул зубами. Подумалось, что он ведь мог весь спецмон, построенный на плацу, одной очередью положить. На щеках действительно помокрело. Этого только не хватало. Ребрий понял, почему он так и не женился.
– Когда начнут выводить из автобуса, я отвлеку охранника, а ты сразу беги! – прошептал он.
– Конечно, конечно, ты только не переживай.
– Глупая, сказано же, делай, как я говорю, – разозлился он.
Пацаны сзади оживились, и Какафон крикнул:
– Гражданин начальник, а этот бежать собрался. И бабу свою уговаривает.
Ответом был удар прикладом по затылку, который он не успел почувствовать, лишь вмялся лицом в податливые женские ноги. В автобус продолжали набивать людей. В основном это были мужчины из обслуги санатория, чернорабочие, дворники, но попадались совершенно посторонние люди, наверное, их хватали рядом с санаторием, всех кто попал под руку. Когда уже утрамбовали донельзя, Счастливчик лично под ручки привел Филинова. Полномочный представитель были удивлены, увидев такой свинство.
– А где мой правительственный автомобиль?
– Все будет, Николай Филиппович, милейший, это временные неудобства, – ворковал Счастливчик.
– Но куда же я сяду?
По команде "казахи" согнали с двух передних кресел четырех устроившихся на них женщин, которые были вынуждены залезть на ноги плотно стоящих в проходе. Филинов уселся на эти два кресла и даже был доволен.
– Совсем другое дело.
– Только без обиды, – предупредил Счастливчик. – Ну и ладненько. Все на месте? – зычно крикнул он, с удовольствием заставив полномочного представителя вздрогнуть.
– Тогда поехали. Чего заставлять людей ждать.
В автобусе поехали Кабаненко и казахи, уже вооруженные умхальтерами. Сзади пристроился спилер с отделением спецмона, уставив пулеметы в корму автобуса.
На площади остались еще два спилера со спецмоновцами. Счастливчик довольно оглядел свое воинство и прошел в спальный корпус с зияющими окнами и свешивающимися по стенам шторами и простынями. Лифт не работал, и он поднял по непривычно тихому корпусу пешком по лестнице.
У дверей номера, который занимал капитан порта и хозяин города, дежурили двое спецмоновцев. Темнохуд в строгом костюме сидел на кожаном диванчике и поднял бледное лицо на шум открываемой двери, на которой не было внутренних запоров.
– Мне не здоровится, – пожаловался он.
– Альфред Леонардович, надо ехать.
– Я никуда не поеду. Я старый больной человек, оставьте меня в покое.
– Минутку! – Счастливчик набрал номер и передал капитану-олигарху трубку сотового телефона.
