Дино Динаев - Собака Кантерсельфа
Но тогда, когда Сафа еще был дураком и тратил время на школу, он собирал туда всякие вырезки из газет и журналов. Почти у всех подростков в этом возрасте имеются подобные альбомы. Именно в то время Сафа и написал на нем большими буквами АЛЬБОМ. Наверное, ему показалось это важным. Вообще-то вначале он туда раздетых женщин понаклеил, пока батя все не выкинул по наущению мамы конечно.
– Эй! Ты спишь? – Сека щелкнула пальцами. – Ты где?
Сафа резко мотнул головой.
– Извини, задумался. Что ты там рассматриваешь?
Сека раскрыла АЛЬБОМ на странице со школьной фотографией, единственной на весь альбом. Снимок был сделан в 7-м классе, в 8-й Сафа уже не ходил.
– Вот этих троих я встречала, -она указала на Женьку, Кислого и Андрея.
– Первых двух уже нет в живых, про Андрея ничего не знаю. А где ты могла их встречать?
– Не помню, – она от мысленных усилий наморщила лоб, потом лоб разгладился, Сека смеялась. – Андрюха здесь такой смешной. Волосатый как хиппи. А сейчас он лысый!
– Ну-ка, дай-ка! – Сафа забрал у нее АЛЬБОМ, лишь потом до него дошло. – А как ты узнала, который из них Андрюха? Я ведь тебе не говорил!
– Хочешь еще фокус? – загорелась она. – Верни АЛЬБОМ на базу!
Она провела по странице тонкими пальчиками и торжественно заявила:
– На следующей странице будет… негритянка в бикини из журнала "Куба"!
Сафе даже не надо было переворачивать страницу, чтобы удостовериться, что она оказалась права. Он сам вырезал из журнала последнюю страницу. Но откуда Сека могла об этом знать?
– Давай еще угадай что-нибудь!
И увидел выражение скуки на лице.
– Надоело! – она встала и, не глядя, сунула АЛЬБОМ в сервант. Сафа сделал ей замечание, он привык, чтобы все вещи лежали на своих местах. За это и не любил чужаков. Придут, все переставят по-своему. Хотя кто к нему особо ходит?
Последний был Колян, а до него никто.
– А кем ты будешь, когда уедешь отсюда? – спросила Сека.
– Главное, что я просто буду.
– Я же сказала, что вытащу тебя отсюда.
– А что ты так заботишься обо мне?
– Я же обещала, – удивилась она, и удивление ее не было наигранным.
Сафа подумал, что она… не совсем умная. Если б он сам выполнял хоть десятую часть своих обещаний, хоть сотую. Откровенно говоря, он и не старался запоминать своих обещаний. Счастливчику вон обещал. Темнохуду на верность присягал. Сафин-Обещалов.
– Таксистом буду, – сказал он.
– У тебя же прав нет.
– Выучусь.
– Извини, но ты читаешь плохо.
– Кто плохо читает? – вскинулся он.
– Я видела, как ты читал надписи на панели СВЧ-печи.
– Ну и что?
– Ты читал по слогам. В школу тебе надо.
– Моя вторая мама! – возопил Сафа. – Я сам могу преподавать. Как и где прятать деньги, – он загибал пальцы. – Как уворачиваться от велосипедной цепи. Сколько дать гаишнику. Как заниматься сек… Я хотел сказать, этика семейной жизни.
Слушай, давай Макса не будем брать.
Она уставила на него взгляд синих бусинок.
– Ты хочешь сказать, давай его бросим? – в голосе ее проявился холод, Сафа заметил, что она никогда не повышала голос, чтобы выказать свое негодование, просто голос ее леденел как мокрая простынь на морозе.
– Почему сразу бросим?
– Подожди, – она остановила его движением прямой ладошки, Сафа опять подивился, на этот раз отточенности и законченности ее жестов. – Я понимаю тебя. У тебя возникли сомнения, смогу ли я вытащить вас обоих. Вполне законные сомнения.
Потом ты подумал, что твои шансы поднимутся вдвое, если бросить одного из вас.
– Слово "оставить" мне нравится больше. Оно больше соответствует моменту.
– Ты оставишь его, пускай, оставишь. Знаешь, что будет? Ты благополучно выберешься, ты выучишься, получишь права, будешь таксистом. Ты женишься и каждый вечер будешь приносить домой левые деньги. Будешь покупать всякие сладости своему сынишке.
– Почему сынишке? Может, дочери? – подначил Сафа.
– Пусть будет дочь, – она задумалась на миг, нахмурила бровки и опровергла себя.
– Нет, будет сын. Такой же непоседа как ты, целыми днями будет кататься на велосипеде, а вечерами врать, что в школе ничего не задавали. Он и школу не будет любить, так же как и ты. Так вот, ты принесешь ему как-нибудь шоколадный батончик, а он вдруг спросил, не совершал ли ты что-нибудь, за что тебе было стыдно.
– Мне не будет стыдно, потому что я вырос на улице, – зло сказал он. – У меня не было велосипеда, и шоколадные батончики мне никто не таскал.
– Хорошо. Что это я о тебе да о тебе? Не велика шишка. Давай про Макса. Завтра он просидит весь день, ожидая нас с тобой. И точно так же будет сидеть и ждать его мать. Сначала, они будут проявлять нетерпение, куда это Сафа подевался. Потом начнут что-то подозревать. Потом подозревать худшее, подозревать правду. Мать станет обугливаться, седеть на глазах. Потом Макс скажет, пора спать, завтра рано вставать. Но никто из них так и не заснет до утра. Она будет сидеть в его комнате всю ночь, а он, чтобы ее не расстраивать, старательно закрывать глаза.
Утром за ним придет автобус, в котором будут сидеть такие же мальчишки с рюкзачками, а Женька спросит, когда ты приедешь, братик.
Надо было ее на вешалке оставить, угрюмо подумал Сафа.
Больше они к этой теме не возвращались. Она как сглазила, ночью он сам никак не мог заснуть. Сека не ложилась вообще, в темноте ее остроносый силуэт маячил в кресле.
– Ты почему не спишь? – зло прошипел он. – Завтра рано вставать.
– Не знаю, не нравиться мне что-то, – застенчиво улыбнулась она. – Похоже, мы чего-то не учли.
Сафа сразу подумал про поворот. Потом он забылся, и ему приснилось, что Макс с Секой его кинули, уехали без него, а он сидит с рюкзаком, автобуса ждет. Только вместе с ним сидит уже не мать Макса, а Счастливчик, и говорит с состраданием, гадский папа:
– Меня тоже в свое время так же кинули, и ты теперь видишь, кем я стал.
Спецмоновцем. А ведь я таксистом хотел стать, братишка.
Потом приехал автобус, он стал подниматься и вдруг заметил, что без трусов.
Долго доказывал водителю, что не может ехать без трусов, изнасиловать могут.
Проснулся усталый и совершенно не помнил, смог ли он отмазаться или нет. Это было важно.
Сека в неизменном положении возвышалась в кресле. Сафа демонстративно потянулся, показывая, какой он крутой, и что ничего не боится, на самом деле из ума не шли ее сказанные ночью слова, а больше неуверенность, с какой они были произнесены.
– Ты готова? – спросил он, демонстративно зевнув.
– Я знала, на что шла,- безразлично пожала она плечиками.
Когда он надолго застрял в уборной, она без зазрения совести стукнула в дверь:
