Вадим Волобуев - Благую весть принёс я вам
Лучина разорялся, а Хворост, смиренно помаргивая, глядел на вождя, ждал, когда тот рявкнет на обнаглевшего помощника, вышвырнет его прочь, как бывало. Но вождь молчал, только набухал кровью, постукивая обгрызенными ногтями по столешнице. "Неужто и сейчас стерпит?" - подумал Хворост. Не выдержав, спросил у распалившегося Лучины:
- Что ж ты предлагаешь - отпустить невольников?
- Не знаю, - ответил тот, отдуваясь. - Моё дело - войско. О нём и пекусь.
И тут Головня грянул - точно лопнуло в нём что-то.
- Вот и пекись! - заорал, выкатив зенки. - А в чужое не лезь.
Лучина опять скис, опустил взор на крашеный коричневым, словно глиной вымазанный, пол.
Повисла тишина. Штырь почёсывал толстыми, с впитавшейся каменной пылью, пальцами подбородок, гладил короткую стриженную бородку. Хворост глядел на вождя преданным взором, ждал его слова. Лучина ковырял носком пол, не поднимал глаз. Русые патлы висели как мочало, закрывали лицо.
А вождь промолвил:
- О бардаке знаю лучше тебя. Чай не в пещере живу. Вижу, слышу... Да и про жалобщиков известно. Тружусь как ломовая лошадь. Всё на мне. Да ещё ваши склоки разбирать... Ты - помощник или кто? Разнылся... Чадник ему, вишь, не угодил. Не в Чаднике дело. Он, слава богине, исправно железо поставляет, грех пенять. Без него мы бы как предки сидели - на кости да камне. Все ножи, какие есть, все наконечники для копий, все острия для стрел из его железа сделаны. Даже кузнечные молоты - и те из привозных слитков. А уголь? Опять же Чадник доставил. Из Серых Ям давно ни слуху - ни духу. Кабы не восточные гости, остались бы мы без уголька. Вот и соображай. Что цену ломят - знаю, не глупей тебя. А только не до жиру нам сейчас. Пришельцев-то уже на Гниловодье видали! Стало быть - с трёх сторон нас зажимают. Один только север свободен. Да и то - не наш он пока. Хорошо, если Хворостов отпрыск там управится, подомнёт зверолюдей. А если нет? Много, много забот нынче. Нам бы силушку копить, а вместо этого приходится с жалобщиками разбираться, спорщиков растаскивать. Эх, помощнички...
Вождь встал, подошёл к покрытому ледяным узором окну, глянул в него, потом обернулся - жёлтые зубы сверкнули в свете лучины.
- Мыслю я, пришельцы скоро сюда нагрянут. Чёрный берег уже ихний - мы туда боле не суёмся. Надо разведчиков разослать, да людей не хватает. Одна надежда на прибрежные общины. Если не прохлопают врагов, успеем подготовиться. - Он вздохнул, тиская в ладони висевший на шее кожаный чехол. Процедил, глядя в сторону: - Думают, сволочи, предательством взять. Опасаются в открытом бою чело ставить. Надеются поднять брата на брата. - Он перевёл взгляд на помощников, поднял волосатый кулак. - Потому и надо бдительными быть. Никому доверия нет! Никому! Был Сполох - предал. Был Жар - предал. Искра - и та изменила. Верил ей, заразе. Единственной из всех - верил. А она, дрянь, мерзавка... Что уж о других говорить!..
Он замолчал, прикусив верхнюю губу, засопел, вспоминая покойную жену. Хворост чуть не крякнул с досады - опять Лучина уцелел. Ничто его не берёт, сволочь такую - ни близость к крамольникам, ни препирательства с гостями. Точно заговорённый он. А может, и впрямь заговорённый?
Заелозив на табурете, старик скрипуче произнёс:
- У меня тут мысль родилась, великий вождь. Думаю, ежели по всем общинам подать разверстать - к примеру, по три пятка соболиных шкурок с жилища - порядка-то больше станет. И людей освободим. Заодно неплохо бы утвердить место сбора. Пусть-ка общинники сами везут пушнину сюда. А нам тогда заботы - раз в пяток зим опись проводить: сколько где жилищ.
Головня поднял на него проясневший взор. Моргнул, соображая.
- Дело говоришь! Только где грамотеев-то взять? Отцовых отпрысков привлекать не позволю - пусть гниют в земле.
- А у гостей и взять. У того же Чадника. Я знаю, у него писаря есть бойкие, мигом сладят.
Вождь расплылся в счастливой улыбке. Протянув руки, отлепился от узкого скошенного подоконника, подошёл к старику, обнял его, с чувством поцеловав в лысоватую макушку.
- Ну голова! Ну голова!
Старик смиренно возвёл очи горе.
- Всё во имя Науки и твоего благополучия, великий вождь.
- С писарями-то ты здорово сообразил! - сказал Головня, в волнении меряя шагами жилище. - Так просто их Чадник, конечно, не отдаст, заупрямится. Ну ничего, уломаю я его. Никуда он, голубчик, не денется. - Вождь аж потёр ладони - так был доволен.
А Хворост, куя железо пока горячо, продолжил:
- И вот ещё у меня мысля возникла, великий вождь. Уж не прогневайся... Коли донимают тебя жалобщики разными просьбами, отвлекают от великих дел, ты бы поручил сведущим людям составить свод правил, по которым жить следует, да какие кары за какую провинность надлежит применять. Глядишь, и сам бы сбросил оковы с рук, и порядку бы больше стало. Потому как людишки-то дурные - одних рассудишь, другие с тем же самым лезут. А так, ежели нужда будет, грамотей глянет в свод правил да и рассудит по уставу. А ты, великий вождь, будешь с Наукой говорить, пришельцев побеждать, крамолу искоренять - заниматься тем, что достойно твоего величия.
Тут уж не только Головня, а даже Лучина со Штырём уставились на старика с восхищением. Невольно, с опаской, покосился Лучина на Головню - уж не утратил ли тот божественного дара? Не передался ли этот дар старику? А Головня, потерев тонкими пальцами кончик носа, смотрел перед собой невидящим взором и моргал, размышляя. Потом медленно перевёл взгляд на Хвороста. Тот был - весь внимание, замер, сложив ладони на тощем животе, только дрожал кончик седой бороды.
- С сего дня, - объявил Головня, - будешь мне первым помощником. А если случится мне куда отъехать, будешь управлять народом как вождь. Так я решил и так будет отныне.
Хворост, поразившись, сполз со стула - подняв ладони, ловил руку вождя, тянулся к ней губами.
- Милость твоя беспредельна, великий вождь.
Тот положил ему ладони на плечи.
- Встань. Негоже первому помощнику вождя скрести коленками пол.
Тот, кряхтя, поднялся и поклонился Головне.
Раскрылась дверь и в избу вошёл, пригнувшись, стражник. Вид у него был взъерошенный, глаза таращились как два маленьких блюда.
- Великий вождь, - пролепетал он, - там Пар. Едва жив. Страшно смотреть.
И сразу повисла тишина, точно пало страшное заклятье. Пар, сын Хвороста, начальствовал над отрядом, посланным против Лиштуковых. Никто не ждал его так скоро.
Голос вождя медленно произнёс:
- Зови.
И стражник утопал, закрыв дверь. Головня же как стоял, так и застыл недвижимо, весь в напряжении. А старик задрожал нижней челюстью и опустился на табурет, словно у него подломились ноги.
Дверь снова открылась, и внутрь вполз на четвереньках продрогший воин в дырявом меховике, в перевязанных кожаными ремешками ходунах. Полуоторванный колпак его болтался сбоку на одном шнурке. А лицо его - боже, что за лицо! Вместо ушей - два окровавленных клочка болтающейся кожицы, а вместо носа - чёрная хрящевая дыра. Голый подбородок багровел едва зажившим ожогом.
