Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие - Ходж Брайан
И она еще считала, что гром оглушает! Когда судно врезалось в здание тюрьмы, земля под ногами содрогнулась, а по зданию пошла трещина, будто его рубанули топором. Посыпались кирпичи и кладка, вместе с ними завалился, мигнул и погас один из прожекторов. Керри видела, как люди пытаются спастись, падают, но в конце концов сила инерции корабля иссякла. На один бесконечно долгий момент он застыл… А потом с протестующим скрежетом металла по камню начал вибрировать, как воткнутый с размаху нож. Вся правая часть здания тюрьмы выгнулась и осыпалась наружу, вместе с ней замолкла сирена и погас второй прожектор. Последний прожектор качался, и луч его бил вверх, освещая крышу.
Только теперь она услышала крики людей, только теперь различила стрельбу.
И только теперь уловила отчаяние в голосах.
Земля под ногами продолжала трястись.
Казалось, что все закончилось — и разрушения, и последствия, — но вскоре еще одна часть здания обрушилась, будто от действия какой-то силы. Кирпичи каскадом осыпались вниз, свет прожектора мерцал и пробивался изнутри здания с обеих сторон.
Вдруг над тюрьмой что-то взметнулось вверх — толстое, как огромный дуб, но гибкое и блестящее в свете прожектора. Оно обернулось вокруг еще одной секции тюрьмы и сдернуло ее вниз легко, как трухлявый пень. Керри подумала было, что это змея, но после того, как здание рухнуло, увидела кое-что еще: сворачивающиеся и разворачивающиеся щупальца и за ними не то тело, не то голову.
Земля под ногами продолжала трястись.
Это было не землетрясение, теперь она это понимала. Как-то раз ей довелось побывать рядом с величественными слонами и почувствовать, как дрожала земля при их приближении, когда они взывали друг к другу издали, выдавая частоты настолько низкие, что человеческое ухо их не улавливало, — грохот, который понимали только представители их вида.
Так звучал голос чудища.
Керри бы не удивилась, если его слышали и в Нью-Йорке, и в городе Барроу на самом севере Аляски, и в районе Калифорнийского залива.
Звук наполнял ее, резонируя с землей и камнем, отдаваясь в подошвах ног даже через обувь, вибрируя в костях, и Керри боялась, что все органы превратятся в жидкость. Когда он достиг слышимого диапазона, раздался гул, достойный ледника. Звук нарастал, и Керри зажала уши ладонями, остро сожалея, что не может, как черепаха, втянуть голову внутрь тела, поскольку голос существа переходил в рев, невыносимый трубный звук, который вызывал ассоциации с Судным днем и трубами, разверзающими небеса и возвещающими схождение Господне.
Но вместо бога прибыло это — невероятных размеров чудище, какая-то нечеловеческая пародия на божество. Теперь Керри поняла, кому поклонялись эти отвратительные существа из Инсмута, какому богу они молились, к какой Мекке обращались, а затем услышала шепот внутри, на грани слышимости. А что, если эта пугающая громадина предвещала нечто большее и лишь готовила для него путь, этакий Иоанн Креститель для существа куда более ужасного.
Дрожа от страха, Керри упала на колени, надеясь остаться незамеченной. Последние шестьдесят два инсмутских узника перебирались через руины тюрьмы и возвращались в море.
Если быть честной перед собой, мысль об Инсмуте и случившемся здесь несколько поколений назад одновременно завораживала и ужасала Керри.
После детства и юности в мире скоростных автострад, кабельного телевидения, спутникового наблюдения, Интернета и камер, которые можно носить в кармане, легко позабыть о том, насколько удаленным могло быть место даже на материковой части США — и не так уж давно это и было, если подумать. Легко позабыть, как можно прожить всю жизнь, не имея ни малейшего представления о происходящем в городишке в десяти милях езды, потому что не было никакой необходимости ехать туда или не было желания — просто потому, что жителей того городишки считали недружелюбными, говорили, что они не любят незнакомцев и предпочитают жить обособленно.
Инсмут больше не был таким уединенным, как раньше, но ощущение удаленности осталось; он будто затерялся во времени — место, где не приживались никакие новые магазины, тихо загибаясь и уступая место пустым витринам. Город словно накрывала тень, отпугивающая чужаков и выживающая тех, кто все-таки пытался здесь остаться.
Кроме нее. Керри провела здесь уже почти месяц, приехав спустя два дня после Рождества, и по-прежнему не знала, когда уедет обратно.
Складывалось впечатление, что для многих жителей города неприветливое отношение к незнакомцам было своего рода традицией, которой они следовали с гордостью. Их приветствия были немногословны, а то и вовсе — молчаливы, и следили они за ней, как за воровкой в магазине, даже если она всего лишь переходила улицу или гуляла по набережной вдоль реки Мануксет в середине дня. Но при ней были деньги, в городе сдавалось достаточно домов даже с учетом ее требований, куда более строгих, чем у большинства, и разведенную женщину с шестилетней дочкой определенно не считали опасной.
Никто из жителей не узнал в ней ведущую телешоу, хотя, даже если бы узнали, выдали бы они себя? Керри тоже никого не узнавала: ни лица, ни стопы никоим образом не напоминали давние, всеми поносимые инсмутские черты. Им вроде и нечего больше было скрывать, но за несколько поколений они, должно быть, так к этому привыкли, что иначе уже не умели.
Вот взять хотя бы магазинчик на Элиотт-стрит, которая считалась центром города. На витринном окне красовалась затейливая надпись под старину, выполненная трафаретным шрифтом: «ОБЩЕСТВО СОХРАНЕНИЯ И ВОССТАНОВЛЕНИЯ ИНСМУТА».
Здесь всегда было закрыто.
Однако заброшенным место не выглядело.
Когда бы Керри ни проходила мимо, она обязательно заглядывала в окно и видела, что с последней ее прогулки внутри точно кто-то побывал, но она снова с ним разминулась буквально на пять минут. Напрягая зрение, она пыталась рассмотреть фотографии на стенах, ферротипы и сепии в рамках — снимки минувших дней, в которых явно чувствовалась ностальгия по ушедшим временам.
Или так местные представляли себе возвращение домой.
В Новой Англии был январь, и большую часть времени на улице стоял такой холод, что на ум приходил только эпитет «пронизывающий», но Керри не пропустила ни одного дня: она преодолевала семь пролетов лестницы, чтобы нести дежурство, пока не околеет. Они жили в старом викторианском особняке на Лафайет-стрит. Четыре этажа, увенчанные остроконечной двускатной крышей, гордо возвышались над округой, хотя не сегодня завтра здание грозило превратиться в труху. Единственное, что ее здесь интересовало, — крыша со вдовьей дорожкой [19] и железными перильцами, откуда открывался панорамный вид на обветшалую пристань, волнорез и — дальше в море — выступающий горб скалы, прозванной Рифом Дьявола.
Вдовью дорожку выстроили, как это было принято в расцвет эпохи парусного флота: вокруг главного дымохода дома. Посильнее разжечь огонь внизу — и, даже если с неба сыплется снег, в следующие пару часов раскаленные кирпичи не дадут замерзнуть, пока Керри то и дело будет подносить к глазам бинокль и вглядываться вдаль.
— Мне скучно! — говорила Табита почти каждый день. Вернее так: «ску-у-у-учно». — Здесь нечего делать!
— Я знаю, солнышко, — отвечала Керри. — Потерпи еще немного.
— Когда они придут? — снова спрашивала Табби.
— Скоро, — отвечала Керри. — Очень скоро.
По правде сказать, она не знала. Путь был неблизким. Рискнут ли они переправиться через шлюзы и дамбы Панамского канала? Или выберут более безопасный маршрут: обогнут аргентинский мыс Горн, поплывут из Тихого океана в Атлантический, с юга на север, а затем домой, наконец-то домой.
Керри знала только, что они в пути, и была в этом уверена гораздо больше, чем мог быть любой вменяемый человек. Едва мир затихал, как ее накрывала уверенность, не просто мысль… шепот, который никогда не исчезал, будто Барнабас Марш не растворился в небытии, а бо́льшая его часть влилась в коллективный разум оставшихся существ его вида. Чтобы упрекнуть ее? Наказать? Позлорадствовать? Тюрьма на острове пала несколько недель назад, и с тех пор не было места, где бы он ее не преследовал. Ни в Монтане, ни в Лос-Анджелесе, ни в Новом Орлеане, где они снимали новую серию «Говорящей с животными», прежде чем поставить шоу на паузу.
