Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие - Ходж Брайан
Кровь у него оказалась по-прежнему красная. Керри не стала себе врать, что ее не интересовал этот вопрос.
Ей потребовалось все утро, чтобы прийти в себя и вытерпеть допрос, и Эсковедо дал ей это время, не давил и не торопил. Ей нужно было согреться, пережить шок от вида останков Барнабаса Марша на пляже. Зрелище было отталкивающее, но связь с ним в какой-то мере сохранялась, и она словно продолжала перешептываться с ним. Вот он был жив — одно из самых старых существ на земле, — а в следующее мгновение уже мертв.
От звука, который издал Марш, болело все тело: каждая мышца и каждый орган, словно на них пришелся удар оттянутой резинки. В голове пульсировало от отдачи по ушам.
И наконец, за закрытыми дверями кабинета, Керри рассказала полковнику об исполинских руинах где-то глубоко на дне океана.
— Это вообще возможно? — спрашивала она. — Мне кажется, нет. В тот момент это казалось реальным, но сейчас… наверное, он видел это во сне. Или Марш был сумасшедшим. Никто ведь не может определить, в себе он или нет.
Сидящий за столом Эсковедо оперся на локти и, нахмурившись, неотрывно смотрел на свои переплетенные пальцы. Слышал ли он ее? Наконец он открыл один из ящиков и извлек оттуда папку; вытряхнув из папки несколько фотографий, одну он убрал обратно, а остальные разложил перед ней. Всего восемь.
— То, что вы видели, — спросил он, — походило на это?
Она выложила их рядами, четыре на четыре, как кусочки головоломки, которые нужно совместить. Приходилось смотреть на все сразу, чтобы заставить себя поверить в их реальность: протяженные стены и, кажется, башни, какие-то стоящие, какие-то упавшие, выстроенные из блоков зеленоватого камня, который можно создать только молотком и киркой. Видимое пространство было ограничено светом прожекторов, а остальное терялось в кобальтовой мгле, постепенно переходящей в чернильную тьму. Здесь тоже были окна и проходы, а также широкие неровные террасы — должно быть, лестницы, вот только явно не под человеческую ногу. Масштаб оценить не получалось, не с чем было сравнить, но сегодня она уже ощущала, насколько вся постройка громадная и древняя.
Это были пейзажи из кошмаров, чуждые и существующие вне времени, ожидающие в сырой холодной тьме.
— Фото обработали из-за недостатка света и большого расстояния, — пояснил Эсковедо. — Похоже на снимки «Титаника». Такую глубину можно осветить только с подводного аппарата. Ни одна из военных лодок, которую ВМС туда отправили, не вернулась. Связь с ними теряется. Эти фотографии… они с лодки, которая продержалась дольше остальных.
Керри оторвалась от фото. Папка уже исчезла.
— Одну вы забрали. Можно взглянуть?
Он покачал головой:
— Служебная необходимость.
— Там что-то другое?
Никакой реакции. Мимика, как у каменного изваяния.
— Живое существо? — она вспомнила рассказ Эсковедо о звуке, который путешествовал на три тысячи миль под водой: «…по утверждению аналитиков, это живое существо». — Правильно?
— Вы не получите ответа, — он явно очень аккуратно подбирал слова. — Но, если вы уловили что-то такое наедине с Маршем, может, мы и поговорим о девятой фотографии.
Она хотела знать. Жаждала так же сильно, как жаждала вдохнуть этим утром, внезапно осознав себя глубоко под водой.
— Что насчет остальных? Мы можем продолжить.
Он снова покачал головой:
— Эксперимент подошел к концу. Я уже договорился, завтра вас доставят домой.
Вот так. Будто ее уволили. Она ведь даже результата не добилась. Не сказала ничего такого, чего они не знали сами. Просто подтвердила. Но что было источником того потустороннего звука, чего ждали инсмутские заключенные — они ведь искали ответы на эти вопросы.
— Мы только начали. Спешка в таких делах недопустима. У вас еще шестьдесят два заключенных, один из них точно…
Он прервал ее хлопком ладони по столу.
— И все шестьдесят два сейчас в гневе. Они не видели, что произошло с Маршем, но в целом поняли.
— Может, не следовало сразу отдавать приказ о его уничтожении?
— Я сделал это ради вас. Думал, что мы вас защищаем. — Он примирительно поднял руки, снижая градус напряжения. — Я ценю вашу готовность продолжить. Правда. Но даже если бы они пребывали в хорошем, если можно так выразиться, расположении духа, то здесь мы в тупике. Вы не можете проникнуть в их разум на нашей территории, а я не могу рисковать, отправляя вас к ним. Не имеет значения, угрожал вам Марш или нет. Я не могу позволить им повторить то, что он, по моему мнению, сделал.
— Я не понимаю, — конечно, ощущения были не из приятных, и испытать такое повторно не хотелось, но это не смертельно.
— Я много думал о том, что за звук он произвел, и склоняюсь к мысли, что он подал сигнал бедствия.
Было бы лучше, если бы она покинула остров раньше. Было бы лучше, если бы в тот момент, когда полковник сообщил ей о прекращении эксперимента, ее уже ожидал вертолет. Во сколько бы ее ни привезли домой, к этому моменту она была бы уже в кровати и обнимала дочку, поскольку Табби была нужна ей намного сильнее, чем она — Табби.
Во время бодрствования и пока ворочалась в полудреме, Керри все еще пыталась попасть туда. После полуночи погода снова испортилась, треск и раскаты грома напоминали удары артиллерии, а дождь барабанил по крыше пулеметной очередью.
Должно быть, часть времени она все же спала, а не мучилась от бессонницы. Она прекрасно помнила о том, что лежит в кровати, но временами будто проваливалась в глубину, глубже, чем погружалась утром, в холод, куда не достигали лучи солнца, и медленно плыла вдоль громадных стен, подсвеченных фосфоресцирующим светом, источник которого так и не смогла определить. Стены не позволяли ориентироваться в пространстве: это было все равно что находиться снаружи лабиринта, но ощущать себя заблудившейся внутри, ведь стоило ей попытаться обогнуть выступающий угол, как он оказывался внутренним. Она должна была утонуть там, захваченная паникой — воздух в кислородном баллоне заканчивается! — и вдруг поняла…
Она не надевала баллон, когда спускалась сюда.
Она принадлежала этому месту — тому, что вызывало у нее омерзение.
Марш — пришло в голову, едва она смогла отличить потолок от поверхности воды. Он был мертв — и в то же время оставался с ней, в наслаивающемся эхе шепотков. Мертвый видел сны.
Желанное пробуждение вышло резким: ее подкинуло на кровати от звука сирены, которая выла, будто случился катаклизм. Она то прорезала ночь, то затихала, напоминая рев какого-нибудь первобытного бога. Солдаты наверняка знали, как действовать, но ее-то не предупредили. Инстинкты требовали обняться с матрасом, притаиться под одеялом и надеяться, что скоро все закончится.
Именно такой стратегии придерживались люди, которых позже находили мертвыми в кровати.
За пару минут Керри оделась и выскочила за дверь. Из-за ледяного дождя пришлось щуриться, но она сразу посмотрела на тюрьму. Все на острове — и люди, и техника — двигались в том направлении, и на какое-то мгновение ей захотелось присоединиться и спрятаться за чужие спины, но что если что-то влекло их туда с восточного края острова?
Однако прожектора, установленные вдоль парапета, свидетельствовали в пользу другого варианта: три луча метались над открытой водой, выхватывая из темноты ночи сверкающие капли дождя. Как там Эсковедо сказал? Сигнал бедствия? Может, на него откликнулись? На пляж вышли полчища родичей инсмутских заключенных и напали на военных? Нет, вряд ли. Лучи света были направлены не вниз, а наружу. Именно наружу.
Под потоками дождя и ударами ветра Керри приросла к месту, скованная ужасом перед неизвестным бедствием. Теперь остров казался ей крошечным. Даже тюрьма выглядела игрушечной — одинокая, уязвимая крепость, против которой выступали три заговорщика: океан, ночь и небо.
Занавесь дождя над мечущимися прожекторами отделяла остров от моря; она безмолвно расступилась, и из темноты, словно из ниоткуда, показался острый нос корабля. Без огней, без людей на палубе, даже без шума двигателя, будто мертвым кораблем управляла сама ночь или иная сила. Затем появился звук — режущий уши скрежет стали по камням, на фоне которого сирена казалась слабым писком. По мере подъема на сушу нос судна задирался, и Керри увидела остальную часть корабля — за острым носом следовало тело акулы.
