Артур Дойл - Истории, рассказанные у камина (сборник)
Опечатанная комната
Для здорового, любящего спорт адвоката, которому приходится с десяти до пяти сидеть в четырех стенах кабинета, единственным временем, когда он может заниматься хоть какими-то физическими упражнениями, является вечер. Отсюда и моя привычка к долгим ночным прогулкам, во время которых я прочесываю холмы Хампстеда и Хайгейта{366}, очищая организм от грязного воздуха Эбчерч-лейн. Именно на одной из таких прогулок я и познакомился с Феликсом Стэннифордом, что стало началом одного из самых удивительных приключений в моей жизни.
Однажды вечером – было это в апреле или в начале мая 1894 года – я отправился на самый север Лондона, чтобы побродить по тем тихим милым улочкам, образуемым высокими кирпичными виллами, которые огромный шумный город выталкивает все дальше и дальше в сельскую местность. Была спокойная чистая весенняя ночь, на безоблачном небе ярко светила луна, и я, к тому времени уже оставив позади несколько миль, намеревался неспешно прогуляться и посмотреть вокруг. Мое созерцательное настроение, очевидно, и послужило причиной того, что я обратил внимание на один из домов, мимо которых вели меня ноги.
Это было очень большое здание, стоящее немного в стороне от дороги на территории собственного участка. Хоть выглядело оно и современно, но явно было намного старше всех своих соседей, которые до отвращения безвкусной грубой планировкой выставляли напоказ свою новизну. Их однообразная шеренга прерывалась опоясанным лавровыми кустами газоном, в глубине которого высилась угрюмая громадина темного дома. Наверняка это была загородная резиденция какого-нибудь богатого торговца, построенная в те времена, когда до ближайшей улицы от этого места было не меньше мили, и которую теперь оплетал своими краснокирпичными щупальцами лондонский спрут. Мне подумалось, что далее этому зданию предстоит быть проглоченным и переваренным, чтобы очередной застройщик мог соорудить несколько дешевых вилл на месте палисадника. И вот после того, как эти размышления словно в тумане проплыли сквозь мой разум, случилось нечто такое, что направило мои мысли совершенно в иное русло.
Трясущийся и скрипящий четырехколесный кеб, этот позор лондонских улиц, и велосипедист, который ехал навстречу ему, подсвечивая себе дорогу желтой фарой, были единственными движущимися объектами на длинной, залитой лунным светом мостовой, и все же они столкнулись с той зловещей аккуратностью, которая сводит в одну точку два океанских лайнера посреди безграничных атлантических просторов. Виноват был явно велосипедист. Он попытался свернуть перед кебом, не рассчитал расстояние, и в результате лошадь зацепила его боком и сбила. Он поднялся, прорычал что-то злое кебмену, тот тоже в долгу не остался, но, сообразив, что номера его пока никто не заметил, подстегнул лошадь и с грохотом укатил своей дорогой. Велосипедист взялся за руль лежащей на боку машины, но, воскликнув «О Боже!», со стоном опустился на бордюр.
Я бросился через дорогу к нему.
– Вы ранены?
– Лодыжка, – через стиснутые зубы пробормотал он. – Но я думаю, это всего лишь вывих. Хотя болит ужасно. Вы не поможете мне подняться?
Сидел он в желтом круге фонарного света, и я, помогая ему встать на ноги, заметил, что это прилично одетый молодой человек с редкими темными усами и большими карими глазами, нервного вида, с ввалившимися щеками, свидетельствовавшими о слабом здоровье. На его желтом худосочном лице были видны следы, оставленные слишком напряженной работой или волнением. Когда я потянул его за руку, он встал, но одну ногу держал в воздухе. Он попытался пошевелить ею, но тут же застонал.
– Не могу поставить ее на землю, – сказал он.
– Где вы живете?
– Здесь! – он кивнул в сторону большого темного здания в глубине сада. – Я поворачивал к калитке, когда этот чертов кеб меня сбил. Не могли бы вы помочь мне добраться до дома?
Выполнить его просьбу было несложно. Сначала я поставил его велосипед за калитку, а потом помог ему доковылять по дорожке до дома и подняться по ступенькам крыльца. Свет нигде не горел, и дом казался таким темным и неприветливым, словно в нем никто никогда не жил.
– Все, большое спасибо, – сказал он, вставляя ключ в замочную скважину.
– Нет-нет, позвольте мне довести вас до вашей комнаты.
Он с недовольным видом попытался было отказаться, но потом понял, что без меня он действительно совершенно беспомощен, и согласился. Дверь открылась в совершенно темную прихожую. Хромая, он вошел внутрь. Я поддерживал его под руку.
– Дверь направо, – сказал он, шаря руками в потемках.
Я открыл дверь, и в ту же секунду ему удалось каким-то образом зажечь спичку. На столе в комнате стояла лампа. Совместными усилиями мы зажгли ее.
– Ну вот, я в порядке. Теперь вы можете оставить меня. Всего доброго! – сказал он, сел в кресло и потерял сознание.
Я оказался в непростом положении. Парень так плохо выглядел, что я, честно говоря, испугался, уж не умер ли он. К счастью, через какое-то время губы его задрожали, начала вздыматься грудь, но глаза его по-прежнему представляли собой две белые щелочки, а цвет лица был просто ужасным. Я не мог оставить его в таком положении. Я потянул шнурок сонетки и услышал тревожный звон колокольчика, который донесся откуда-то из глубин дома. Однако на призыв никто не явился. Звон затих, и наступившую тишину не нарушил ни звук голосов, ни шуршание ног. Немного подождав, я позвонил еще раз. Результат был тот же. Должен же здесь быть кто-нибудь еще. Этот юный джентльмен не может жить в таком огромном здании совершенно один. Его домочадцы должны узнать, в каком состоянии он находится. Если они не хотят отвечать на звонок, я сам найду их! Схватив лампу, я устремился к двери.
То, что я увидел, выйдя из комнаты, поразило меня. Прихожая оказалась совершенно пустой. Голые ступеньки на второй этаж укрывал толстый слой желтой пыли. Три двери вели в большие комнаты. Все они были пусты, без ковров на полу и занавесок на окнах, лишь серая тяжелая паутина свисала с карнизов да на стенах расползались пятна лишайника. Мои шаги разносились гулким эхом по этим огромным залам. Я пошел дальше. С мыслью о том, что, может быть, хотя бы кухня окажется обитаемой, я углубился в коридор. В какой-нибудь укромной комнатушке мог скрываться кто-то из слуг, но нет, все комнаты были точно так же пусты и заброшены. Отчаявшись найти помощь в этом направлении, я быстрым шагом прошел по другому коридору и натолкнулся на такое, что удивило меня еще больше.
Проход этот заканчивался большой коричневой дверью, и дверь эта была опечатана красной сургучной печатью размером с пятишиллинговик, которая красовалась на замочной скважине. Вид у печати был такой, словно она на этом месте находится очень давно: она была покрыта пылью и выцвела. Я все еще стоял, глядя на печать и гадая, что могла скрывать за собой эта дверь, когда сзади раздался крик. Бросившись обратно, я увидел своего молодого человека, который с растерянным лицом сидел в кресле, пытаясь понять, почему он находится в темноте.
