Энн Райс - Мумия, или Рамзес Проклятый
– Пожалуйста, люби меня, Джулия Стратфорд, – прошептал царь. – Клянусь, я не всегда бываю таким кретином. – Он бережно сжал ее лицо ладонями. – Поезжай в Лондон – там ты будешь в безопасности. Мы увидимся, когда этот кошмар закончится.
Джулия протестующе помотала головой.
– Я не обманываю тебя. Я слишком люблю тебя, чтобы лгать. Я рассказал тебе все.
Она смотрела, как Рамзес медленно спускается по ступеням. Он снова надел головной убор, превращаясь в шейха, и, выходя на улицу, прощально махнул ей рукой.
Джулии не хотелось возвращаться в номер. Она не желала видеть Эллиота.
Теперь она знала, зачем он отправился в это путешествие. Она и раньше догадывалась, но теперь это стало окончательно ясно. Он даже решился на такую крайность, как преследование. Он пошел в музей за Рамзесом.
С другой стороны, что тут удивительного? Ведь он верил, он единственный, кроме Самира, верил в эликсир бессмертия. Тайная надежда соблазнила его.
Возвращаясь в номер, она молилась о том, чтобы он понял, какое зло затевается. А когда подумала о человеке – не важно, злом ли, жестоком ли, опасном ли, – о человеке, низвергнутом во тьму, из которой уже не выбраться, то снова задрожала и заплакала.
Эллиот все еще был там допивая остатки джина, он сидел в огромном кресле, как всегда подтянутый и элегантный – даже в одиночестве, даже в темноте.
Когда Джулия вошла, он не взглянул на нее. Он никак не мог собраться с силами и встать. Она закрыла дверь и подошла к нему.
И начала говорить – без обиняков, без намеков. Она просто пересказала то, что говорил ей Рамзес. Она рассказала о пище, которую нельзя есть, о скоте, который нельзя забить, о постоянном чувстве голода; она рассказала об одиночестве, об изоляции от всего человечества Она расхаживала по комнате взад-вперед и рассуждала как бы сама с собой, не глядя на графа, стараясь не встречаться с ним глазами.
Наконец она замолчала. В комнате стало тихо.
– Когда мы были молодыми, – произнес Эллиот, – твой отец и я, мы проводили много времени в Египте. Мы рылись в книгах, исследовали гробницы, переводили старинные тексты. Мы день и ночь рыскали среди песков. Древний Египет! Он стал нашей музой, нашей религией. Мы мечтали найти здесь некую тайну, некий секрет, который вывел бы нас из скучной повседневности и безнадежности человеческого бытия. Правда ли, пирамиды хранят нераскрытую тайну? Правда ли, египтяне знали магический язык, который был понятен самим богам? Какие еще нераскрытые гробницы спрятаны в этих холмах? Какая философия еще неизвестна людям? Какая алхимия? Или тайны создаются высокой культурой? Высокие знания и сами по себе являются тайной. Нам было страшно интересно, правда ли, что египтяне были такими мудрыми и загадочными, или это был самый обыкновенный грубый народ? Мы так и не узнали этого. Я и сейчас ничего не понимаю. Знаю только, что мы искали. Это был поиск, страсть. Поиск – ты понимаешь меня?
Джулия молча смотрела на Эллиота. Какой он старый! Какой печальный, обреченный у него взгляд! Он выбрался из кресла, подошел к ней и поцеловал в щеку. Так же изящно, как делал вообще все. И снова Джулии в голову пришла странная мысль, которая часто посещала ее в прошлом. Она могла бы влюбиться в него и выйти за него замуж – если бы не было Алекса и Эдит.
Если бы не было Рамзеса.
– Я боюсь за тебя, моя дорогая, – сказал Эллиот и ушел.
Ночь, одинокая безмолвная ночь. Лишь тихое эхо играющей внизу музыки. Теперь крепкий, здоровый сон без сновидений казался ей навсегда утраченной сладкой привилегией детства.
Глава 7
Светало. За огромной расплывчатой тенью от пирамид, за бесформенным сфинксом, широко раскинувшим на песке свои каменные лапы, простиралось бескрайнее розовое небо.
Слева виднелись туманные очертания отеля «Мэна-хаус». Кое-где в боковых комнатах еще горел слабый свет, но в отеле было тихо.
У самого горизонта ехал на верблюде одинокий мужчина в черном. Где-то далеко протяжно гудел паровоз.
Рамзес шел по песку. Холодный ветер развевал его балахон. Наконец он дошел до гигантского сфинкса и остановился между лапами, глядя на его разбитое каменное лицо, которое в древние времена было покрыто слоем ослепительно белой извести и дышало прекрасным покоем.
– Ты все еще здесь, – прошептал Рамзес на древнем языке, оглядывая руины.
Этим холодным ранним утром ему вспомнилось то время, когда все казалось простым и понятным, когда он был храбрым царем, который взмахом меча или дубинки, не раздумывая, убивал своих врагов. Когда он убил жрицу в пещере, чтобы никто никогда не узнал великую тайну.
Тысячи раз он задавался вопросом: что было бы, если бы он не совершил этого тяжкого греха – не убил невинную колдунью, чей смех до сих пор звучал в его ушах?
«Я не дурак, чтобы пить это».
Неужели он проклят именно из-за этого? Осужден на вечные странствия, как библейский Каин, отмеченный роковой печатью, навсегда разъединившей его с человечеством.
Он не знал. Он знал только одно: невозможно больше выносить это вечное одиночество. Он ошибся и будет ошибаться снова и снова. Теперь это ясно.
Что означала такая изоляция? Что каждая попытка вырваться из заколдованного круга окончится катастрофой?
Рамзес положил руку на грубую каменную лапу сфинкса. Песок здесь мягкий и глубокий, ветер поднимает его, песчинки забиваются под одежду и жестоко терзают глаза.
Он снова взглянул на изувеченное каменное лицо. Вспомнил, как когда-то совершал паломничество и подходил сюда в процессии. Услышал флейту и барабан. Почувствовал запах благовоний и услышал ритмичные песнопения.
Теперь он творил свою собственную молитву, но на том же древнем языке и в той же манере, которая была знакома ему с детства.
– Бог моего отца, моей земли! Посмотри на меня всепрощающим оком. Вразуми меня, научи, что мне делать, чтобы вернуться в лоно природы. Или мне уйти отсюда всеми презираемым, плачущим, кричащим о том, что я уже вдоволь настранствовался? Я не бог. Я понятия не имею о том, что такое созидание. И что такое справедливость. Но кое-что я все-таки понимаю. Тот, кто создал всех нас, тоже не очень-то справедлив. А если и справедлив, то его справедливость похожа на твою мудрость, о сфинкс. И это есть великая тайна.
Чем больше светлело, тем отчетливее и резче становилась огромная тень отеля «Шеферд». Рамзес и Самир подходили к нему – две молчаливые фигуры в балахонах.
Крытый черный фургон на четырех колесах подкатил к центральному входу. На асфальт сбросили туго перевязанные пачки газет.
Пока мальчишки разбирали утреннюю почту, Самир быстро вытащил газету из тугой пачки. Полез в карман за монеткой и кинул ее одному из мальчишек.
