Поппи Брайт - Рисунки На Крови
— ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ? — завопил Зах.
— Выясняю, каково это.
— ПОЧЕМУ?
— Потому что я художник, — выдавил сквозь стиснутые зубы Тревор. — Мне нужно знать.
Схватив Заха за правую руку, он снова притиснул его к стене. Тревор был лишь немногим больше и сильнее Заха, но что-то, похоже, выбросило ему в кровь огромную дозу адреналина, клокочущего теперь по его венам. Он снова занес молоток.
— Тревор… пожалуйста, я люблю тебя…
— Я тоже тебя люблю, Зах.
В голосе Тревора Зах услышал истинную правду, но молоток при этом все опускался, и потому Зах бросился в сторону. Удар пришелся ему по плечу, и мышцы тут же взвыли от боли.
Тревор отвел молоток. Подняв левую руку, Зах схватил Тревора за запястье, заклинил его локоть и изо всех сил попытался удержать руку на расстоянии. Рука Тревора была скользкой от пота и крови, с каждой долей секунды держаться за нее становилось труднее. Зах заглянул глубоко в глаза Тревора.
— Послушай меня, Трев. — Сердце Заха было будто спелый помидор в миксере. Он с шумом втянул воздух. Тревор напрягал правую руку. — Зачем тебе знать, каково это, когда кого-то убиваешь? У тебя ведь есть воображение, так?
Тревор сморгнул, но не отодвинулся, не перестал пришпиливать Заха к стене.
— Воображение у тебя лучше, чем у Бобби. Ему, возможно, надо было узнать, каково это, пережить это. Тебе-то не нужно.
Тревор помедлил. Его хватка чуть-чуть ослабла, и Зах увидел свой шанс. Дай сдачи хотя бы раз! вопил его разум. Не думай о том, что он с тобой сделает, если все провалится! Ты уж точно труп, если не попытаешься, и он тоже. Просто СДЕЛАЙ ЭТО!
Издав протяжный нечленораздельный вой, Зах врезал коленом прямо в пах Тревору. Одновременно Зах изо всех сил толкнул руку Тревора назад. Угол удара коленом был неудачен, но удар застал Тревора врасплох и заставил потерять равновесие. Зах безжалостно выкрутил Тревору запястье. Выпавший молоток пролетел через всю комнату, с громким глухим треском ударился о противоположную стену и тяжело ухнул на пол.
Если Тревор кинется за ним, решил Зах, тогда можно будет рвануть к двери и попытаться выбраться из дома. Может, Тревор последует за ним. Может, снаружи все станет чуть более нормальным.
Глаза Тревора были расширенными, очень светлыми. Он глядел на Заха с чем-то сродни восхищению, почти с любовью. Взгляд этих глаз гипнотизировал, Зах не мог заставить себя шевельнуться.
— Ну и ладно, — негромко сказал Тревор, — я всегда воображал себе, как делаю это не чем-то, а голыми руками.
Он прыгнул.
Увернувшись, Зах добрался до дверного проема, затем выскочил в коридор. Тревор следовал за ним по пятам, блокируя путь к выходу, гоня по коридору. Зах ткнулся в дверь студии, решив, что, быть может, ему удастся выбраться через окно. Тревор схватил волосы Заха в охапку и сбил его с ног. В шее Заха хрустнул позвонок. Споткнувшись, он тяжело навалился на Тревора, и Тревор прижал ему руки к бокам.
— Я просто хочу знать, как ты устроен, — выдохнул ему в ухо Тревор. — Я так тебя люблю, Зах! Я хочу залезть внутрь тебя. Я хочу попробовать, каков на вкус твой мозг. Я хочу чувствовать, как твое сердце бьется у меня в руках.
— Оно будет биться лишь пару секунд, Трев. Потом я умру, и у тебя меня больше не будет.
— Нет, будет. Ты останешься здесь. Это место хранит своих мертвецов.
Как кнопка “save”, подумал Зах, и это снова напомнило ему о петлях. Неужели какая-то смертоносная петля была запущена в голове Тревора?
И если да, то как ему ее прервать?
Он почувствовал, как острые тазобедренные кости Тревора вжимаются в его ягодицы. Руки Тревора крепко обвили ему грудь. На какое-то мгновение прикосновение было почти эротичным. Ему подумалось, что и Тревор тоже это почувствовал; его пенис шевелился о ногу Заха, поднимаясь.
Тут Тревор опустил голову и вонзился зубами в выступ мышцы между шеей и плечом Заха.
Боль была неимоверной, горячей. Зах чувствовал, как новая кровь тонкой струйкой бежит по его ключице и вниз по груди, почувствовал, как извиваются и рвутся мышцы, услышал собственный крик, потом рыдания. Он попытался ударить Тревора локтем в грудь, но, подняв его в воздух так, что ноги не касались пола, Тревор потащил его в ванную.
Он уносит меня в свой ад, подумал Зах, он собирается меня там съесть. Он собирается разорвать меня на части в поисках магии внутри меня, но он не найдет ничего. Потом он выполнит условие петли и убьет себя. Какая дурацкая глупая программа…
Тревор пинком закрыл за собой дверь. В маленькой комнатенке было темно. Если не считать осколков зеркала в ванне, которые, словно засасывая в себя свет, заражали его тошнотворными красками и пригоршнями кидали назад о лепрозорные потолок и стены. Рукомойник был черным от крови. Зах спросил себя, может, и сперма тоже здесь, высохшая до прозрачной маски.
Боль в плече немного утихла. Зах перестал барахтаться. У него кружилась голова, все казалось таким далеким… хватка Тревора подпирала ребра, вдавливала их внутрь, от чего трудно было дышать. Он умрет прямо сейчас. Ощущения боли и разъединения станут последним, что он когда-либо испытает, эти мимолетные панические мысли станут последними, что придут ему в голову.
Дрянная, черт набери, дурацкая программа…
Тут Тревор ткнул его лицом в стену, и Зах наконец отключился.
Податливая плоть у него под руками, жаркая от страха, липкая от пота и крови. И уже пахнущая небесами.
Беспомощные кости — его, чтобы сломать, беспомощная кожа — его, чтобы разорвать, сладкая красная река — его, чтобы испить. Ему надо это сделать. Ему надо знать. Глазами и руками, всем своим телом он должен видеть.
Тревор затолкал Заха в пространство между унитазом и раковиной, в свое пространство. Он царапал грудь Заха ногтями, прорывая борозды в этой гладкой белой коже. Кровь сверкала, переливаясь, у него на руках, забрызгивала лицо. Он приник губами к этому дождю, принялся жадно лакать его, потом впился в кожу зубами. Это было просто. Это было так верно. Это было так красиво.
Руки Заха поднялись, попытались оттолкнуть голову Тревора, но силы в них не осталось. Тревор задвинул его дальше в угол, в паутину, почувствовал, как во все стороны разбегаются крохотные многоногие твари. Он провел языком по длинным неглубоким ранам, которые оставили его ногти на груди Заха. На вкус они были как соль и медь, как сама жизнь и само знание.
