Поппи Брайт - Рисунки На Крови
Долгое-долгое мгновение они с Бобби просто смотрели друг на друга. Лица их больше походили друг на друга, чем помнил Тревор. Потом Бобби словно очнулся, его губы шевельнулись, но вышел только надломленный шепот, хриплый от виски и горя:
— Кто ты?
— Твой сын.
— Диди и Розена…
— Ты убил их. Ты меня знаешь, Бобби. — Тревор сделал несколько шагов в глубь комнаты. — Лучше бы тебе меня узнать. Я двадцать лет не переставал думать о тебе.
— О, Трев… — Молоток выпал из руки Бобби, глухим ударом приземлился в каком-то дюйме от его босых пальцев, но Бобби даже глазом не моргнул. Тревор увидел, как по его лицу, отчасти смывая кровь, катятся слезы. — Это правда ты?
— Пойди взгляни в зеркало, если не веришь.
— Нет… нет… Я знаю, кто ты. — Плечи Бобби обмякли. Он казался древним стариком, к тому же безутешным. — Сколько тебе сейчас? Девятнадцать? Двадцать?
— Двадцать пять.
— Ты еще рисуешь?
— Черт побери!!! — Тревор. вспомнил наносы бумажных клочков на матрасе, на подушке, на их с Захом телах, — Кому как не тебе это знать!
Очень медленно Бобби покачал головой:
— Нет, Трев. Я больше ничего не знаю.
Он снова поднял глаза, и по обнаженной боли на лице Бобби Тревор понял, что это правда. Ужасное подозрение холодным туманом заползло в его мысли.
— Почему ты меня не убил? — спросил он.
Он так долго ждал минуты, когда произнесет эти слова. Теперь они словно выдохлись, звучали безжизненно.
Бобби беспомощно пожал плечами. Тревор узнал этот жест — один из его собственных.
— Я просто вот так все сижу и сижу здесь, — продолжал Бобби, — смотрю на твои рисунки на стене, спрашиваю себя, как, черт побери, я мог ударить тебя этой штукой, спрашиваю себя, как я мог погрузить этот кусок металла в твой нежный умный мозг, думаю о том, как просто это было с ними по сравнению с тобой. Они был все равно что уроки анатомии. Тело — головоломка мяса, крови и костей… Понимаешь?
Тревор кивнул. Он подумал о том, когда ему самому хотелось, не переставая, кусать Заха, тянуть и рвать его плоть, чтобы посмотреть, что там под ней. Потом он подумал о драке в интернате для мальчиков, о том, как ударил старшего парнишку головой о кафель в душевой кабинке, о кровавых разводах, кружащих в теплой воде.
— А когда убиваешь тех, кого любишь, когда смотришь на то, что делают твои руки, ты чувствуешь, как капли крови падают тебе на лицо, все это время ты думаешь: Зачем я это делаю? А потом понимаешь. Это потому, что ты их любишь. Потому что хочешь знать все их секреты и тайны, а не только те, что они решили тебе показать. И после того, как ты разобрал их на части, ты знаешь все.
— Тогда почему…
Тревор едва мог говорить. Так, значит, то, что он с самого начала подозревал, правда: Бобби не любил его настолько, чтобы убить.
— Почему я тебя оставил? Потому что мне пришлось. Потому что я сидел и смотрел, как ты спишь, и думал все это. А потом ты вошел, вот только что. Я не могу этого сделать, Трев. Если у меня осталось хоть на грош какого-то таланта, какого-то дара, теперь они — твои. Я могу убить их, я могу убить себя, но тебя я убить не могу.
Снова подобрав молоток, он встал и пошел к Тревору.
— Подожди! — Тревор выставил перед собой руки, попытался коснуться Бобби. Бобби отступил вне пределов досягаемости, и руки Тревора схватили воздух. — Ты видишь… Это… — Он не знал, как выговорить то, что хочет спросить. — Как насчет Птичьей страны? Что в ней с тобой случилось?
— Птичья страна — машина, смазанная кровью художников, — словно во сне произнес Бобби. Тон его был безразличным, словно он читал лекцию. Он подошел ближе, протянул молоток, с которого все еще капала кровь. — Птичья страна — это зеркало, что отражает наши смерти. Птичьей страны вовсе не существует.
— Она же здесь, прямо за окном! — закричал Тревор. — Я только что оттуда пришел!
— Да, — ответил Бобби, — но я останусь в доме.
Он ткнул ручку молотка в ладонь Тревора, потом развел руки и заключил Тревора в объятия, которые походили на темный влажный туман. Контуры Бобби расплывались. Его плоть становилась все мягче, перетекала в самого Тревора.
— НЕТ! НЕ УХОДИ! СКАЖИ МНЕ, ПОЧЕМУ ТЫ ЭТО СДЕЛАЛ! СКАЖИ МНЕ!!!
— На самом деле ты хочешь знать не “почему”, — услышал он голос Бобби. — Ты просто хочешь знать, каково это.
Тревор почувствовал, как вязкий туман просачивается в его кости, сворачивается спиралями в черепе, застит глаза. Кровь, сбегая по ручке молотка, липким теплом ползла по его пальцам, смешивалась с кровью из его собственных шрамов. Углом глаза он увидел, как на стене подрагивают и трепещут его детские рисунки, будто бьются плененные крылья.
— Скажи мне, — прошептал Тревор.
— Ты художник, — ответил шепотом голос, который теперь звучал из глубины его сознания. — Пойди и узнай сам.
Тут реальность мигнула перегоревшей лампочкой.
22
Зах стремительно падал через киберпространство. Ну надо же, оглушенно думал он, компьютер-то мне все-таки был не нужен; чтобы попасть сюда, нужно только выпить чашку кофе и чтобы потом кто-нибудь ударил тебя по голове с такой силой, чтобы глазные яблоки выскочили.
Он падал все быстрее и быстрее — со скоростью света, со скоростью информации, со скоростью мысли. И не было ни сознания, ни личности, никаких пугал из ФБР, никаких Соединенных Штатов, никакого Нового Орлеана или Потерянной Мили, никого по имени Захария Босх. Не было такой штуки, как преступление, не было такой штуки, как смерть. Он чувствовал, как растворяется в бесконечной сети синапсов, чисел, битов. Сеть была сложной, но лишенной эмоций, доступной анализу и логике. И это утешало.
Здесь было так холодно…
Внезапно Заха охватила паника, и он принялся барахтаться, сопротивляясь сети. Нет! Он не хочет здесь оставаться. Он не хочет, чтобы его затянуло, ассимилировало киберпространство, или Птичья страна, или пустота — чем бы оно ни было. Он не желал становиться маленькой частицей большего добра или зла, обтекаемым фрагментом информации, ничего не значащим сам по себе. Он хотел вернуться к Захарии Босху со всеми его хлопотами и противоречиями, проблемами и страхами. Он хотел назад, в свое тело. Он хотел Тревора.
Каждой частичкой оставшейся в нем воли Зах тянулся к пробуждению.
