Клайв Баркер - Книги крови III—IV: Исповедь савана
— О боже… — бормотал Бойл, уткнувшись лицом в оборванный клочок обоев. — Господи, помогите же мне кто-нибудь…
Но молитвы принесли не больше пользы, чем попытка сопротивляться. Его распяли у стенки, точно бабочку, пригвожденную булавками к дереву. Он закрыл глаза, по щекам его бежали слезы бессильного гнева. Насильник отпустил голову Бойла и изо всех сил налег на его ягодицы. Бойл старался не кричать. Он испытывал боль, но стыд был неизмеримо сильнее. Может быть, хорошо, что Дули потерял сознание и Бойл подвергся унижению без свидетелей.
— Прекрати, — прошептал он, уткнувшись в стенку.
Он обращался не к мужчине, а к своему телу, побуждая его не искать удовольствия в этом насилий. Но нервные окончания отреагировали по-своему, точно заразились лихорадкой. Невзирая на боль, какая-то постыдная часть тела Бойла разделила наслаждение насильника.
На лестнице Дули пытался подняться на ноги. Его поясница была слабовата после автомобильной катастрофы в прошлое Рождество; позвоночник сдал, как только безумец швырнул его на ступеньки. Теперь каждое движение отзывалось острой болью. Согнувшись, Дули добрался до основания лестницы и с интересом смотрел на происходящее в прихожей. Неужели это Бойл? Такой важный, такой высокомерный — а его отделывают, как уличного мальчишку, зарабатывающего на дозу? Это зрелище на несколько секунд полностью поглотило Дули. Потом он опустил вниз глаза и увидел лежавшую на коврике дубинку. Он старался двигаться осторожно, но безумец был слишком увлечен совокуплением, чтобы обращать внимание на что-нибудь еще.
Джером слушал, как колотилось сердце Бойла: громко, все громче и громче с каждым проникающим в Бойла толчком. Джером хотел заполучить это сердце, его жар, его жизнь. Он схватил Бойла за грудь и принялся терзать плоть.
— Отдай мне сердце, — сказал он.
Это походило на строчку из песни. Бойл закричал, уткнувшись в стенку, когда насильник вгрызся ему в грудь. Он вспомнил фотографию женщины в лаборатории; открытая рана на ее теле явственно предстала перед мысленным взором полицейского. Маньяк собирается совершить то же самое зверство. «Отдай мне свое сердце». Страх на грани рассудка придал Бойлу сил, и он снова начал бороться, вывертываясь и отбиваясь. Он вцепился в волосы противника и выдрал клок, но никак не мог сбить его с ритма. В отчаянии Бойл попытался запустить руку между ног ублюдка и прищемить его. Тем временем на насильника напал Дули. Он обрушил на голову мужчины град ударов дубинки. Это дало Бойлу некоторую свободу. Он прижался к стенке, а мужчина, чья рука была скользкой от крови, ослабил хватку. Бойл вновь дернулся, и на этот раз ему удалось полностью освободиться. Раны его кровоточили, но были не опасны. Бойл обернулся и увидел, как Дули гонится за насильником, лупя его дубинкой по голове, обросшей грязными светлыми волосами. Тот не слишком оборонялся — его горящие глаза (до сего момента Бойл не принимал всерьез эту метафору) по-прежнему следили за объектом страсти.
— Убей его! — сказал Бойл тихо, когда мужчина ухмыльнулся под градом ударов. — Переломай ему кости.
Даже если бы у прихрамывающего Дули хватило духу исполнить приказание, возможности сделать это он все равно не имел. Его прервал голос из коридора. Из квартиры, через которую прошел Бойл, появилась женщина. Судя по ее виду, она тоже подверглась нападению, но появление Дули помешало насильнику причинить ей серьезный вред.
— Арестуйте его, — сказала она, указывая на усмехающегося мужчину. — Он пытался меня изнасиловать.
Дули приблизился, намереваясь схватить безумца, но у того были другие планы. Мужчина уперся ладонью в лицо Дули и толкнул его к входной двери. Плетеный коврик под ногами полицейского сдвинулся, и Дули чуть не упал. Когда ему удалось восстановить равновесие, Джером был уже далеко. Бойл сделал слабую попытку остановить его, но ему мешали спущенные штаны. Вскоре Джером уже поднимался по лестнице.
— Вызови помощь! — приказал Бойл. — И побыстрее.
Дули кивнул и открыл переднюю дверь.
— Наверху есть выход? — спросил Бойл у миссис Морриси.
Та покачала головой.
— Ну тогда мы загнали ублюдка в ловушку, — сказал он. — Давай, Дули!
Дули захромал по дорожке.
— А вы, — сказал Бойл женщине, — прихватите что-нибудь, что можно использовать как оружие. Что-нибудь потяжелее.
Женщина кивнула и вернулась к себе, оставив Бойла возле открытой двери. Мягкий ветерок высушил пот на его лице. В машине около дома Дули вызывал подкрепление.
Слишком быстро, подумал Бойл. Сейчас сюда приедут полицейские, насильника поймают и повезут давать показания. А когда преступник окажется в тюрьме, Бойл потеряет возможность взять реванш. Закон нетороплив, и жертва может лишь наблюдать за процессом. Если он, Бойл, хочет сохранить остатки мужского достоинства, надо спешить. Если же он промедлит и застрянет тут, внизу, пока его ягодицы горят огнем, он никогда не избавится от этого ужаса; ведь его собственное тело предало его. Он должен действовать сейчас. Он собьет усмешку с этой омерзительной хари раз и навсегда, или омерзение к самому себе будет сопровождать его всю жизнь.
Выбора у него не осталось. Без промедления он поднялся и пошел наверх по лестнице. Дойдя до промежуточной площадки, он сообразил, что не взял с собой оружия. Однако если он вернется, то упустит момент. Он приготовился умереть, если надо, и продолжил путь.
Наверху была, открыта лишь одна дверь, и оттуда доносились звуки радио. Внизу раздавался голос Дули — тот сообщал, что вызвал подкрепление. Не обращая на него внимания, Бойл шагнул в квартиру.
Там никого не обнаружилось. Бойл быстро обыскал кухню, крохотную ванную и жилую комнату — пусто. Он вернулся в ванную; окошко там было распахнуто, и Бойл высунулся в него. Отсюда легко соскочить в траву, где виднелся отпечаток человеческого тела. Насильник выпрыгнул. И исчез.
Бойл проклял свою медлительность и в отчаянии свесил голову. По внутренней поверхности бедра побежала теплая струйка. Радио в комнате распевало песни о любви.
Теперь Джером ничего не забыл — ни встречу с миссис Морриси, прерванную Дули, ни эпизод с Бойлом. Все это питало огонь, пылавший внутри. В его свете Джером ясно отдавал себе отчет в совершенных преступлениях. С чудовищной ясностью он помнил лабораторию, инъекцию, обезьян, кровь. Он представлял себе собственные действия, однако они не пробуждали никакого чувства вины. Все моральные последствия, все угрызения совести сгорели в огне, что с новым пылом лизал его плоть.
Он укрылся в тихом тупике и привел себя в порядок. Сбегая из квартиры, он наспех подобрал одежду — по крайней мере так он не привлечет к себе внимания. Пока он застегивал пуговицы, тело его протестовало против этой оболочки, а он пытался совладать с бурей, бушевавшей в голове. Однако пламя не утихало. Каждая его жилка, казалось, трепетала и откликалась на призыв жизни. Деревья вдоль дороги, стена за спиной, даже выщербленные камни под босыми ногами — все возбуждало его и воспламенялось само. Джером улыбнулся разгорающемуся пожару, и охваченный огнем мир ответил на его улыбку.
