Дэвид Сосновски - Обращенные
Я имею в виду, что мне, возможно, придется принять меры — профилактические, превентивные, предупредительные. Просто на всякий случай, чтобы быть уверенным, что ее не убьют. Когда это было платой за свободную терапию, я убедился, что усилия отца Джека окупаются. Я опосредованно скармливал ему первосортное вампирское порно. Но теперь я сожалею о каждом ужасном анекдоте, которому позволил просочиться дальше своих клыков.
Но это еще не все. Даже при том, что Исузу стала молодой женщиной, она по-прежнему самая молодая женщина на планете. По крайней мере, самая молодая из тех, у кого нет собственного телешоу с пометкой «прямой эфир».
— Ты была слишком маленькой и не помнишь, но… — начинаю я, после чего вывожу на авансцену некоторых священников, имеющих дурную репутацию в связи с растлением невинности.
Я называю отца Джека по имени, однако говорю о нем как об одном из «хороших» педофилов. Один из тех, кто вместо потакания своему пристрастию практикует самобичевание.
— И это человек, которому ты поручаешь освятить наш брак?! — спрашивает Исузу.
— Слушай, — говорю я. — Отец Джек спасал твою задницу столько раз, что я сосчитать не могу.
— Каким образом?
— Я не имею права вдаваться в подробности, — говорю я. — Скажем так, растить ребенка — это нелегко.
— О… — тянет Исузу и, сама того не осознавая, поднимает руку, чтобы потереть загривок.
— О… — повторяет она.
— …кей, — добавляет она после крошечной паузы.
— Помните, когда я рассказал вам про…
С этого я начинаю, прежде чем напомнить отцу Джеку об одном из эпизодов с «азартными играми».
— Да?..
— Хм… — хмыкаю я. — Ну…
— Выкладывайте, Марти.
И я выкладываю, поскольку отец Джек уже сделал нечто подобное. В моем случае, я выкладываю правду об Исузу; для отца Джека, это красиво осуществленная выкладка, которая принимается благодаря его неудачному решению потягивать во время нашей маленькой доверительной беседы неконцентрированную кровь.
— Так кто там у вас? — осведомляется отец Джек.
Светлые брызги-бусинки крови окропляют меня, промокательную бумагу на столе, некоторые все еще висят в воздухе.
— Ребенок, — повторяю я, вытирая лицо рукавом. — Смертный, — добавляю я. — Сейчас уже не ребенок. Она собирается стать вампиром и выйти замуж.
Молчание.
— Сначала выйти замуж, потом стать вампиром, — поясняю я.
— Хм… — говорит отец Джек, вытирая свой перепачканный подбородок. — Проблематично.
— Вот именно.
— И сколько, говорите, ей лет?
— Восемнадцать.
— И человек на сто процентов? — переспрашивает отец Джек. — Смертный до мозга костей?
— Да.
Отец Джек убирает еще одну кровавую точку, которую упустил из виду. Я замечаю ее уже после того, как она исчезает, в то время как добрый патер исступленно закатывает глаза, предоставляя себе перспективу.
— И вы хотите, чтобы я провел церемонию? — спрашивает он, сцепляя пальцы, на его губах играет выжидающая улыбочка.
— Только в том случае, — говорю я, — если будут соблюдены определенные условия.
Платье Исузу — это, конечно, не платье Исузу. Это платье моей матери. Твит согласилась быть в чем-нибудь синем.
— У меня есть не один способ это сделать, — шепчет мне маленькая мисс Манчкин — с сожалением, хотя изо всех сил старается не подавать виду.
— Вступайте в наш гребаный клуб, — шепчу я в ответ.
Роз не вступила в клуб меланхоликов. Вместо этого она основала собственный — «клуб тех, кого довел Марти», он же «клуб ревнующих к Исузу».
— Что у вас тут за конспирация на двоих? — спрашивает она, просовывая голову между нашими шепчущимися головами.
— Убийство, — сообщает Твит.
— Самое грязное убийство, — поддакиваю я.
— Можно поинтересоваться, кого вы решили убить, или это будет сюрприз? — спрашивает Роз.
Я смотрю на Твит; Твит смотрит на меня.
— Сюрприз, — подтверждаем мы.
— Прелестно, — бросает Роз и направляется прочь, дабы проверить что-нибудь такое, что на самом деле в проверке не нуждается.
— Мы ее достали, — говорит Твит.
— Я заметил, — говорю я. — Можно подумать, что это ее брачная ночь.
— Не-а, — поправляет меня Твит. — Можно подумать, что брачной ночи не было.
— Тонко подмечено, — отвечаю я, проверяя содержимое своего кармана, чтобы удостовериться, что кольцо все еще там.
Потом проверяю второй карман, чтобы удостовериться в наличии другого кольца.
Проверка, повторная проверка.
Тем временем Робби стоит на задворках почти пустой церкви и обнюхивает себя — бог знает зачем, потому что вампиры не потеют. Но с другой стороны… Робби, в конце концов, не так давно стал вампиром, что весьма неплохо, как мне кажется. Они с Исузу окажутся примерно в равном положении.
— Двери заперты? — окликаю я его.
— Так точно, — отзывается Робби, показывая мне оттопыренные большие пальцы, но тут же поворачивается и дергает за обе ручки, а потом снова разворачивается к нам, весь улыбающийся, и снова поднимает большие пальцы.
— Так точно, — повторяет он.
У меня в глазах нет никаких кровавых точек, и никто не может увидеть, когда они начинают катиться, хотя большинство, вероятно, предполагает нечто подобное… я так думаю.
— Ваш зять, — говорит Твит, — в состоянии пятиминутной…
— Да-да-да, — подхватываю я, задаваясь вопросом, не стоит ли мне «положить не туда» одно из колец, которые я держу.
И тут, совершенно неожиданно, рука Роз опускается мне на плечо.
— Шоу начинается, папочка, — говорит она. — Вас это тоже касается, Леди Блюз.
Когда она ведет нас к месту нашего назначения, позади церкви, с руками, лежащими у нас на плечах, она должна быть похожа на качели.
Впереди, слева от алтаря, дверь ризницы вздрагивает, приоткрывается до половины, закрывается, снова приоткрывается. Появляется черный ботинок, затем черный носок, затем нога в черной брючине, которая высовывается из-за двери, придерживает ее, точно крюком, потом пинком распахивает, чтобы явить нам отца Джека, отвечающего всем условиям, которые я установил.
Полагаю, что мне, возможно, стоило заставить его взять выходной накануне церемонии, как сделала Роз перед первой встречей с Исузу. Это было бы просто — не так театрально, не так унизительно. Я назвал ему эти «условия» в шутку, которая уместна между давними друзьями. Но отец Джек кивнул и согласился.
— Маленькая предосторожность, — сказал он.
Судя по его виду, ему не терпелось. Возможно, не терпелось понести наказание за свои наклонности. А может быть, ему просто понравилась идея выглядеть неким зловещим персонажем — хотя бы раз за свою жизнь искусственника.
