Дарья Радиенко - Крепче стали, острее меча…
Он молча пожал плечами.
— А твои сограждане разве уже забыли о том, что ты принес им победу?
— Каждый из них поступил бы так же. Я не лучше и не хуже других… и меньше всего хочу, чтобы обо мне говорили на всех перекрестках! Ну, что ты так смотришь?
— Я думаю — по нраву тебе это или нет, но о тебе будут помнить еще много веков… Ладно, все. — Она на миг запнулась. — Лучше скажи, как твое здоровье.
— Что ж, я здоров. Рана зажила. А так… — он с усмешкой помолчал. — Теперь меня называют Левша.
Она быстро посмотрела на него, и в ее лице что-то дрогнуло. Она опустила глаза, бережно отвернула плащ, скрывавший его искалеченную руку. Тихо коснулась шрамов и, склонившись, прильнула к ним лицом. И если бы те слова, что она проговорила еле слышно, могли исцелить его, если бы ее слезы могли сгладить страшные следы огня, а губы могли успокоить ту давнюю боль, за это она сама приняла бы любую пытку и смерть.
— Ну ты что… — он поднял ее голову. — Нечего меня жалеть, ясно? Пока я могу удержать меч, надеюсь еще послужить Риму.
— Я знаю. Так и будет! — Слезы мешали ей говорить, и он вдруг понял, чего ей до сих пор стоил этот спокойный тон. — Я не из-за этого… Просто… Я так боялась, что ты…
— Что я? Как видишь, я жив. Что же ты плачешь… Дарина… — он впервые назвал ее по имени. Привлек ее к себе, и она молча уткнулась ему в грудь. Он долго смотрел на ее склоненную голову.
— Я тоже… помнил тебя.
Она замерла. Потом, словно боясь чего-то, медленно подняла залитое слезами лицо.
— Правда?
Он кивнул.
— Не плачь.
— Я больше не буду. — Она послушно вытерла слезы и улыбнулась. — Это я… так…
«Моя красавица»…
«Родной мой. Родной».
«Хорошо?»
«Да… да, о боги, да… Ты мой хороший… Радость моя…»
Ее волосы разметались по краю постели и казались черными в полутьме. Светильник давно погас, напоследок смутно озарив ее тело, доверчиво и покорно распростертое перед ним, счастливое усталое лицо. Синий свет луны наплывал из атриума сквозь щели в завесах, и вокруг стояла зыбкая мгла, — как в тот миг, когда они видели друг друга последний раз…. всего несколько месяцев назад… а почему кажется, будто прошло несколько веков?… Время исчезло. Тишина.
— Ты останешься в Риме?
— Не знаю. — Она помолчала. — Пока не придется уйти.
— Ты не свободна? — как он не подумал об этом раньше… Она взглянула на него, словно не понимая. Потом улыбнулась:
— Не думай, я не беглая рабыня… У меня нет хозяина. И никого нет. Ни здесь, ни… вообще.
— И ты пришла… одна?
— Я не боюсь ходить одна.
В сумраке он почти не мог разглядеть ее лица, но чувствовал, что она не отрываясь смотрит на него.
— Я просто очень хотела увидеть тебя еще раз.
* * *Стемнело. Догорает огонь, и сквозь стекло мерцает вода.
«В присутствии хранителей четырех стихий, перед лицом великих богов
я обручаюсь с тобою этим кольцом.
Под звездами, под ликом луны и под сводом небес произношу перед тобою этот обет.
Своим телом, своей кровью, своей душой, своей судьбой, словом и делом
я клянусь тебе в беспредельной верности.
Клянусь силою всех заклинаний и ключами всех замков.
Клянусь сотворением мира и днем моего рождения.
Клянусь днем, когда я окончу все эти радости земные, все страдания мирские
и закрою глаза свои навсегда.
Клянусь жизнью, смертью и посмертием своими!
Клянусь именем Венеры, всех ярче сияющей,
клянусь именем Орка — вечного стража теней.
Клянусь огнем Небес и водами Стикса, которые священны для людей и богов,
для всего живого и мертвого!
А если я преступлю эту клятву,
да покарают меня владыки моей стези, в чьих руках моя судьба.
Да поразят меня все силы неба и земли, незримые и всемогущие, кем бы они ни были!
Пусть кровь в моих жилах обратится в прах, глаза ослепнут, и сердце разорвет грудь,
если преступлю я мою клятву, данную тебе сегодня.
Слово мое крепче стали, острее меча, и нет ему переговора.
Где ты, там и я.
Стало так отныне и во веки веков.»
Как тихо… И ни души вокруг. Никто не придет, сюда не приходят уже давно.
Только птица взлетела с дерева, осыпая снег. И ее одинокий голос, прозвучавший в ответ, замер в ночи.
Белые холмы, как оплывшие свечи. А хозяева их безвестны.
Черное зеркало плит. Лиц не видно, и слов не разобрать… да и ни к чему. Пусть будут свидетели безлики — им не нужны глаза, чтобы видеть. Пусть безымянны и немы — но не солгут перед теми, кто ведает их имена.
Под белой пеленой, в черной мгле гаснет цепочка следов.
Тойе е ти нивть… дле нъжи…
А за оградой — в глухом переулке смутно белеет снег, тускло мигает фонарь. Остов недостроенного здания на пустыре залит мертвенным светом. Из глубины района, из-за коробок пятиэтажных домов, неотличимых друг от друга, доносятся рваные отзвуки дискотеки. Дальше — мрак, тишь, безлюдье.
Этот город тоже стоит на семи холмах. И тоже хранит в себе немало древних тайн, хотя его все больше изменяют с каждым годом, словно стремясь изуродовать и затмить его подлинный образ… Да, по правде сказать, в нем почти не осталось мест, которые напомнят о том, что когда-то он звался матерью городов этой земли. И сюда приезжает меньше туристов, и не так бойко торгуют прошлым вразнос.
Но здесь, на этой пустынной окраине, как будто бы и вовсе ничто не может напомнить о былом, — тем более, о бывшем в тех местах, которые отделены от этого города долгими часами пути. Смотреть здесь не на что… А разве это так важно?
Разве важно, что видит глаз — письмена на бронзовом зеркале, мрамор руин или асфальт окраин. Разве важно, каков узор на пелене, скрывающей суть… Что лжет больше — груды мертвых камней на месте разрушенного храма или его современная копия? Ни то, ни другое не передает его истинный облик. Он отражается только в глазах смотрящего — либо нигде…
Единожды бывшее — вечно. Что было, что будет — едино.
Помнишь? Авил, ени ака поло маква…
Годы, они как поле маково… И торна-дорога темна.
Поле времен лежит во тьме по обе стороны узкой тропы, а мы ощупью бредем по ней, видя лишь то, что под ногами. Скелеты древних стен, бетонный остов недостроенного дома — они равно хранят незримый образ бывшего и будущего, их озаряет один и тот же призрачный свет, который не в силах рассеять вечную мглу… Проникнуть сквозь нее может только твой взгляд — если он обращен вовнутрь.
