Александр Галиновский - КОЖА.Коллекция рассказов
ОНА РАБОТАЛА.
После стольких лет она работала!
Я поднялся выше, взобрался на чердак, и мигом преодолел те несколько шагов, которые отделяли меня от сундука. Шипенье здесь было слышно намного громче. Меня обуял мистический страх. Я слышал всего лишь «белый шум», как его называют радиолюбители, и, тем не менее, после стольких десятков лет молчания сигнал это казался ни больше, ни меньше, посланием из потустороннего мира. Как она еще могла работать? Как под воздействием пыли и времени сохранили свою работоспособность многие детали?
Я приблизился к радио, мягко провел по корпусу рукой. Слой пыли под моими пальцами достигал сантиметровой толщины, и все равно — оно работало. Ручка настройки частот располагалась ниже, рядом с другими регуляторами громкости и тембра. Ее я повернул несколько раз, пытаясь что-нибудь поймать.
Волнение, охватившее меня в тот момент, невозможно было себе представить. Здесь, на чердаке обычного дома в полумертвой деревне я шагнул в Зазеркалье. Возможно, все легко объяснялось с точки зрения физики, но как еще объяснить то, что после стольких лет радиостанция работала?
Тон шума слегка изменился. Это могло означать, что я нащупал что-то… Только что? Могла ли военная радиостанция сороковых годов принимать современную трансляцию? Нет, это вряд ли. Все-таки военная и гражданская передача — не одно и то же. В военных радиостанциях многие частоты зашифрованы и отмечены специальными кодами.
Одна тональность шума переходила в другую, сменяясь резкими скрипами по мере того как я крутил ручку частот. Конечно, было глупо надеяться на что-то интересное. Это было просто старое радио, а не какой-нибудь ящик Пандоры.
Внезапно шум прекратился. Лампочка на корпусе погасла, словно кто-то повернул ручку выключения. Я оказался в полной тишине. Стены навалились на меня, грозя раздавить, потолок словно опустился на полметра ниже. Запах пыли и застоявшейся гнили ударил мне в нос с небывалой резкостью. Неожиданно быстро даже для самого себя я спустился с чердака и чуть успел добежать до двери: меня вырвало прямо на крыльцо.
* * *На следующее утро я не мог ни о чем думать, кроме своего вечернего приключения. Встав с постели, я первым делом направился к стенному шкафу. Его створки были распахнуты. Некоторое время я стоял, вглядываясь во мрак, не в силах решиться, чтобы взобраться на чердак. Наконец резким движением я захлопнул двери шкафа.
Но уже через час радиостанция находилась у меня на столе. Я не смог устоять перед соблазном стащить ее вниз и как следует изучить. Лампочка включения на этот раз не горела.
Все записи касательно романа, которые я делал с таким упорством в последние две недели, теперь были свалены одной бесформенной кучей на полу. Я знал, что на некоторое время работа отойдет на второй план — пока я не исследую радиостанцию.
Она больше не включалась сама. В течение дня я кругами ходил возле стола, разглядывая находку и примеряясь, с какой стороны к ней лучше подобраться. Наконец я повернул ручку включения. Ничего не произошло. Даже лампочка не зажглась. Злой на себя за собственную глупость, я изо всех сил хлопнул по черному корпусу рукой. В этот момент произошло нечто странное — из динамика раздался шум, на это раз более резкий, более «осмысленный», что ли. Высокий визг, который сопровождает удачную волну, когда настраиваешь частоту радио. Не знаю, готов ли я был услышать человеческий голос, но воспринял это совершенной спокойно.
Сквозь шум и помехи пробилось несколько совершенно отчетливых слов. «Отчетливых» в том плане, что я мог расслышать человеческую речь. Тем не менее, смысл слов разобрать не удалось.
Подхватив с пола наушник, я прижал его к уху. Громкости не хватало, и я открутил ручку до предела. В сплошном хаосе помех трудно было разобрать хоть что-то. Мне показалось, будто я слышал человеческий голос — ну и что? После пяти минут шума, прослушанного на повышенной громкости, почудиться могло что угодно.
Я уже собирался бросить это занятие и вышвырнуть радиостанцию на помойку (в лучшем случае ее ждало возвращение на чердак), как вдруг слово, — первое четкое слово — донеслось до моего слуха сквозь сплошную стену помех и искажений:
«крафте…».
Это было сказано так четко, так разборчиво и так неожиданно, что я буквально подскочил на месте. Наушник выпал из моей руки и загрохотал по полу.
Невероятно! Радиостанция не только работала, она ПРИНИМАЛА!
Бросив быстрый взгляд на циферблат, я запомнил транслирующую частоту, а затем вновь взял наушник в руки. Минуту или другую шум не менялся. Затем я смог разобрать еще одну фразу, которая донеслась до моего слуха сквозь многочисленные помехи:
«але… зинд. коммен».
Не выпуская наушника из рук, я откопал в груде бумаги на полу чистый лист, взял ручку и тут же записал услышанное.
Давным-давно я читал о таком явлении, как затерянные радиосигналы. Конечно, всю жизнь я был убежден, что это вымысел — как в книгах Айзека Азимова или Дина Кунца, где выдумка всегда имеет научную подоплеку, но теперь… я пожалел о том, что подробнее не изучил эту проблему. Несколько заметок в журналах типа «Юный техник» и «Очевидное — невероятное» не могли компенсировать пробела в знаниях.
Следующая пауза была намного дольше предыдущей. Моя рука успела затечь, пока я прижимал ей наушник, и вот — о Бог! я услышал это так, словно говоривший находился где-то рядом:
«гератен. н айн. зунг браух. н»
Наушник выпал у меня из руки и разлетелся на кусочки. Радиостанция тут же умолкла. Мне не нужен был словарь немецкого языка, чтобы понять о чем велась речь. Подмога, окружение, противник…Это была военная радиопередача, сигнал с войны, которая завершилась полвека назад! Те, кто передавал это, были немцами — теми самыми, которые погибли давным-давно, еще до моего рождения. Но этого просто не могло быть! Листок с написанными на нем фразами все еще находился у меня в руках, и я глазел на размашистые строчки текста, написанного мой же рукою, как на послание из иного мира.
Таким оно и было.
Я постарался унять дрожь. Для этого срочно нужно было выпить.
Еще несколько бутылок водки осталось в шкафу. Я быстрым шагом преодолел комнату, распахнул шкаф, взял стакан и налил прозрачной жидкости на два пальца. Руки у меня дрожали как у испытанного алкоголика — но не от желания выпить, а от страха. Спиртное обожгло горло, но почти сразу же тепло, растекшееся внутри, успокоило нервы.
Отсюда открывался вид на комнату, где на столе стояло радио. Черная каракатица молчаливо взирала на меня со своего места, ни одна из лампочек на корпусе не горела. Внезапно меня посетило странное желание — разбить радио. Некоторое время я еле сдерживал ненависть, клокотавшую внутри — алкоголь впустил в мою кровь достаточное количество адреналина для того, чтобы разнести не только радиостанцию, но и весь дом в придачу. Затем буйство потихоньку отступило.
