Сергей Дегтярев - Зло (сборник)
Мужчина вскочил на ноги, и, не медля ни секунды, подбежал к лежащему на примятой траве парню. Упав перед ним на колени, он схватил ладонями до боли родное лицо, так сильно сейчас похожее на него самого, только моложе. Юноша уже не дышал. Мужчина поднял голову к небу и грустно и тоскливо завыл.
* * *Близился рассвет. Первые лучи восходящего солнца ещё только набирали силу, силясь разогнать лёгкий туман, появившийся поутру. Тёплый ветер, начав разбег на холме, с упоением промчался по городу, и в своём гордом полёте заглянул в двухэтажный дом, стоящий на отшибе. Пролетев через оконный проём, угрожающе скалящийся обломками стекла, он прошелестел по первому этажу, вздымая со стола какие-то бумаги и разбрасывая листы. По лестнице на второй этаж ветер взобрался уже едва-едва. Но этого затухающего порыва хватило, чтобы увидеть мужчину, сидевшего прислонившись к стене.
Услышав принесённый ветром звук сирен, человек усмехнулся. Провёл рукой с зажатым в ней пистолетом по лбу, утирая выступившую кровь. Через несколько минут, судя по звуку, к дому должны подъехать полицейские машины. Мужчине было всё равно. Ныли укусы, которые он получил ночью, раны сочились кровью. На лужайке перед домом была могила, в изголовье которой воткнут небольшой кинжал — могила его сына…
Почувствовав резкую боль в боку, человек бросил взгляд вниз. Там кожа ходила буграми, под ней словно что-то перекатывалось. Он ещё раз криво усмехнулся, услышав тормоза подъехавших машин и звук захлопываемых дверей. Поднеся к лицу дуло пистолета, мужчина засунул его в рот, и, промедлив лишь секунду, нажал на курок.
Грани сознания
Крик прозвучал резко, больно. Без каких-либо предисловий, неожиданно и властно разорвав тишину, заставив её откатиться беспомощно. Тусклая лампочка выхватила из тьмы длинный коридор с рядами одинаковых синих дверей. С лёгким потрескиванием зажёгся настенный светильник. И вновь всё стихло. Тишина попыталась восстановить былой порядок и накрыть мягкими объятиями этаж здания. Но снова раздался крик, надрывный, словно из человека вытаскивали душу, забирали самое сокровенное. На самой высокой ноте звук замер, предательски задрожав, и сорвался вниз, уже хрипя и задыхаясь.
Гулкий топот ног отразился от стен и окончательно добил ещё пытавшуюся завладеть пространством тишину. Раздались громкие голоса, постепенно приближающиеся к коридору. Звук распахнувшейся железной двери слился с новым криком. Вбежавшие санитары бросились от лестничного проёма к одной из палат. Торопливо и суетно они возились с замком, стараясь быстрее набрать код на двери и войти внутрь, где раздавались ритмичные удары, которые сопровождал чавкающий звук. Кто-то не выдержал и выругался, передавая полноту чувств. Из палаты в ответ раздался нечеловеческий хохот.
В следующее мгновение санитарам удалось отворить дверь, и они ворвались в помещение. В углу сжался в комок худощавый юноша с разбитым в кровь лицом. Тело лихорадило, била крупная постоянная дрожь, полосатая одежда была пропитана потом, местами виднелись густые алые пятна. Пациент всхлипывал, хрипел и раскачивался из стороны в сторону, как маятник. Безумный взгляд был направлен сквозь санитаров, словно человек не видел людей в белых халатах.
Вбежавшие люди связали руки, уложили на кровать, поставили юноше укол и вызвали по рации главврача.
В палату зашёл пожилой мужчина в белом распахнутом халате, оглядел помещение, и, цокая языком, приблизился к кровати.
— Очередной припадок, профессор, — обратился к вошедшему мужчине один из санитаров. — Уже третий за две недели. В остальное время больной ведёт себя вполне адекватно…
— Евгений Штольм… — задумчиво протянул профессор, разглядывая пластиковую карту болезни, — переведён из Германии три недели назад. Да, я сам принимал этого больного, помню, помню. С завтрашнего дня занимаюсь им сам.
— Он как будто пытался разбить себе голову, — санитар промывал раны в области черепа. — Мы дали галоперидол с аминазином, Геннадий Михайлович.
— Хорошо, завтра начнём…
* * *Так уж получилось, что я с детства тянулся к клинической психологии, а точнее, к психиатрии. Мне нравилось читать книги, посвящённые этой науке, разбирать отклонения в сознании людей, пытаться понять, что же способствует изменению человеческого сознания. Искривление восприятия, влияющее на поведение человека, поступки, которые нельзя объяснить привычным пониманием мира. Мой отец, известный врач, подогревал моё стремление к изучению психиатрии. Впоследствии я забросил это увлечение и выбрал путь журналиста, хотя, обучаясь в университете, частенько писал статьи о некоторых пациентах, благо для меня всегда был карт-бланш в местной психиатрической больнице, где и работал главным врачом мой отец, профессор Александров.
После окончания университета я решил исколесить Европу. В деньгах нуждаться не приходилось, благодаря отцу, поэтому занимался исключительно любимым делом: брал интервью и искал необычное и необъяснимое везде, где только мог. За пять лет путешествий мало бывал на родине, предпочитая запад с его устоями и нравами. С отцом созванивались постоянно, часто делясь интересными событиями, рассказывая друг другу новости и просто болтая. Однажды он рассказал мне о пациенте, переведённом из Германии, о необычном случае шизофрении. Тогда это не слишком заинтересовало меня — тяга к психиатрии уже практически иссякла, и интерес я проявлял к другим областям. Хотя тут пришлось невольно заинтересоваться, настолько возбуждённо рассказывал старик о больном.
В ходе врачебной практики ему много раз случалось сталкиваться с проявлением шизофрении у пациентов. Но никогда до этого не приходилось работать с таким больным, как Евгений Штольм: он был исключением из правил и не поддавался никаким классификациям. Физически истощённый молодой человек, живущий только одним — своими снами. Отец рассказывал про рисунки пациента, про сеансы с ним. Всё чаще в разговорах он стал упоминать Штольма.
Константин Григорьев, друг отца, активно помогавший ему в исследованиях, сообщил мне об уходе его из клиники. В то время я находился в Штатах. Приехать у меня не получилось из-за загруженности. Я лишь поздравил Григорьева с занятием должности главврача и полностью одобрил выбор профессора Александрова, так как лучшей кандидатуры на это место было не найти. А через полгода меня настиг звонок Константина Сергеевича, сообщившего о смерти отца: инфаркт застал старика ночью. Прилететь на похороны у меня также не получилось, хотя и клял себя последними словами. Приостановить обучение было невозможно.
