Эдуард Веркин - Большая книга ужасов 2012
Отец развспоминался о детстве, когда мороженое было сладким, пепси-кола настоящей, а Новый год праздником.
– Этот потоп нам еще аукнется, – сказала мать. – У Феди в комнате все игрушки отсырели, придется выкидывать.
– Да, много придется выкидывать, хорошо хоть мебель удалось спасти…
Они стали обсуждать грядущий ремонт, и Круглов отметил, что мать тоже довольна – теперь у нее есть занятие на год вперед: четыре месяца планировать ремонт в деталях, обсуждать дизайн с тетей Розой и с бабушкой из Новосибирска, четыре месяца на закупку, четыре – на сам ремонт, вот оно, счастье.
Федул свесился из коляски и принялся гонять половником по воде миску.
– Я пойду спать, пожалуй, – сказал Круглов. – Что-то я… Голова у меня… Болит.
Мать быстро сбегала на кухню, принесла пакет замороженного горошка на смену фасоли, положила ему на голову.
– Спасибо, ма.
Он поднялся к себе.
Сыро и холодно. Система отопления отключилась плюс влажность. Хорошо, есть буржуйка. На буржуйке настоял сам Круглов, хотя отец и мать были очень против и сдались лишь после того, как он собственноручно выложил угол комнаты силикатным кирпичом.
Витька подтащил кресло поближе к буржуйке, закинул внутрь пару поленьев и полил жидким парафином, кинул охотничью спичку. Загорелось почти сразу. Он устроился в кресле, зевнул.
От печки распространялось тепло, Круглов вытянул ноги и расположил их на кирпичах. Немного болела голова, ныли ноги. Протянул руку, снял с печки жестяную банку с солеными орешками. Стал грызть.
Потоп не очень ко времени, он сегодня собирался как раз перейти ко второй фазе и уже наметил действия… А теперь сидел возле печки и чувствовал, что ему совсем ничего не хочется. Да, болела голова, и Круглов вдруг подумал, что зря он связался с этой Сомёнковой. Толку от нее никакого, а ему возни вагон, по лесам бегать с аккумулятором, удовольствие не из первых. Хотя он слово дал, теперь отказываться неудобно, все, последний раз с бабами связывается, они друг друга ненавидят, а он мучайся…
Тепло постепенно растекалось от ног выше, Круглов кутался в плед, шевелил пальцами, ощупывал ими кирпичи. Размокшие стены парили клеем, от которого першило в горле и хотелось пить.
Вообще, эта Любка должна была уже испугаться, во всяком случае, задуматься точно. Теперь оставалось подтолкнуть, и на коньках в ближайший месяц Любка станет неровно стоять…
Отклеился канделябр, грохнулся на середину комнаты, Круглов не стал оглядываться, ну канделябр, ну ладно. Одним разрушением больше, одним меньше, вон, картину с Ктулху залило красным, а это произведение искусства, между прочим… Хотя она стала, пожалуй, лучше. Зловещей. А вообще комната пострадала, конечно. Все эти пятна по стенам…
«Не буду чинить, – решил парень. – Пусть все так и останется, в разрухе. Надо только обои ободрать, стану жить в первобытности. Печка, дрова, примус заведу. Хорошая, кстати, идея с печкой была…»
Проснулся Круглов от плача. Орал Федул. Вообще-то за год Круглов уже успел привыкнуть к Федулу, к его крикам и капризам, однако так брат не орал уже давно. Собственно, он даже не орал, а рявкал. Так было один раз – когда Федул умудрился опрокинуть на себя кружку чая, а сейчас-то что…
Парень выбрался из кресла и направился в детскую.
По коридору прошлепал отец с бутылкой молока.
– Что случилось? – спросил Круглов.
Отец не ответил, пробежал до конца коридора и нырнул в детскую.
Круглов подошел к двери с зайчиком, заглянул. Мама бродила по комнате с Федулом на руках, покачивала его, потряхивала, что-то напевала. А Федул орал.
Громко так, у Круглова зазвенело в ушах, звук проскочил из правого в левое, отдался в зубах. Брат извивался, как большая рыба, мать его с трудом удерживала, отдала отцу, сама выскочила из комнаты. Выглядела она страшно, видимо, тоже не спала целую ночь.
– Что? – спросил Круглов во второй раз.
– Не знаю… Как с цепи сорвался… Мы решили вызвать «Скорую». Ты как себя чувствуешь? Как голова? Как глаз?
– Нормально… Шумит только, кажется, в ухе…
– В школу не ходи, – разрешила мать. – Я потом позвоню.
Хоть что-то хорошее.
Он вернулся к себе. Из-за леса вытягивался рассвет, комната приобретала апельсиновый цвет, Федул продолжал орать. Круглов надел наушники. И вдруг понял, что музыки никакой не хочется. Тишины бы.
Он попробовал лечь в кровать, но оказалось, что лечь туда невозможно: и матрас, и белье, и подушки с одеялами – все пропиталось водой. Парень попробовал снова устроиться у печки, но не получилось, сиделось как-то не так, неудобно. И он принялся бродить по комнате, скрипя ламинатом и выдавливая из-под пластин красные пузыри. Хотелось, чтобы как-то начала работать голова, но она не работала, только гудела и свистела, и удивительным образом горели уши.
В восемь утра приехала «Скорая». Круглов увидел из окна, как отец несет к машине завернутого в одеяла брата. Тот продолжал кричать, горло только у него село и крик больше походил на хрип. В больницу они поехали вместе – отец, мать и Федька.
Круглов остался один. Захотелось есть, он спустился на первый этаж, заглянул на кухню, решил сделать яичницу. Поставил на газ сковородку, расплавил масло, открыл ячейку. Мама учила яйца мыть во избежание сальмонеллеза, но Круглов инфекции не боялся, достал три штуки, стал рубить ножом. Первые два расплылись и зашипели на сковороде оранжевыми солнышками, третье выпало между ними кровавой кляксой.
Парень поморщился.
Красный сгусток вспучился на сковородке, лопнул, забрызгав все вокруг густыми бордовыми каплями. Круглов ругнулся и выкинул яичницу в мусор. Вместе со сковородкой. Аппетит испортился. Он достал из холодильника банку газировки, выпил залпом. Воняло почему-то тухлятиной, Круглов бродил по дому и пытался понять, что и где. Но вонь распространялась равномерно, источник не обнаруживался.
В конце концов парень начал подозревать, что воняет он сам. Ночью вляпался в лесу в какую-то пакость, не заметил, пакость замерзла, а теперь вот оттаяла и завоняла. Круглов отправился в ванную и с разочарованием обнаружил, что помыться нельзя – горячая вода отключена во всем доме, а холодная была настолько холодна, что даже руки помыть не получалось. Можно, конечно, нагреть на газу кастрюлю, но это было как-то дико, да и лень. Тогда он плюнул и решил, что ничего, пусть он будет вонять. Все люди, в сущности, вонючи, одни больше, другие меньше. Он будет чуть больше, ничего страшного.
Плохо только, что уехали все, как-то слишком пусто сделалось.
Круглов вздохнул и позвонил Сомёнковой, назначил встречу, там же, в парке. В пять часов, как раз после тренировки. Она сказала, что постарается. До пяти оставалось много времени, находиться в затопленном доме было невыносимо, и Витька решил погулять по городу. Поехал в центр, к архитектуре – он уже давно заметил, что архитектура успокаивает, особенно в монументальных ее проявлениях. К сожалению, ничего категорически монументального в городе не было, немного отвечал требованиям оперный театр, построенный после войны, и Дом культуры железнодорожников, построенный еще до. Круглов вышел возле ДКЖ, прогулялся вокруг и двинулся в сторону театра. По пути заглянул в старую «Лакомку» и пообедал пирожными «шу», запил двумя стаканами кофе.
