Вера Крыжановская - Адские чары
Керведек был тоже очень весел и говорил с увлечением. Но веслами он работал лениво, а так как лодка шла одной из последних, то они вскоре оказались одни.
Небо всё более и более покрывалось облаками, и Кира, подняв голову, увидела, как быстро надвигаются на них серые тучи.
— Ах! Лишь бы только дождь не пошёл пока мы не доберемся до места, а то промокнем, — с тревогой сказала она.
Маркиз тоже взглянул на небо.
— Несомненно, будет гроза и очень скоро. Доехать мы не успеем, потому что эта река своими извилинами очень удлиняет путь. Позвольте предложить Вам, Кира Викторовна, причалить к берегу вон там, подальше. Здесь есть знакомая мне тропинка, пересекающая лес. Она сокращает дорогу наполовину. Кроме того, на пути есть пристанище, где мы можем укрыться на случай бури.
Несколькими взмахами весел он подвел лодку к берегу и, подняв Киру, как пёрышко, выскочил с ней на землю, а потом привязал лодку.
— Теперь подберите Ваше платье, возьмите меня под руку и бежим. А то начинает накрапывать, — проговорил маркиз.
В лесу стемнело. Высокие каблуки белых ботинок Киры уходили в мох и цеплялись за корни.
Но маркиз, очевидно, хорошо знал дорогу и уверенно, чуть не бегом, тащил свою спутницу.
Кира едва поспевала за ним. Шляпа её повисла на суку, и её пришлось бросить; не раз цеплялись за сучья кружева и вышивки платья, но она продолжала бежать, потому что темнота сгущалась с каждой минутой, а в отдалении слышались раскаты грома. Наконец, она остановилась.
— Не могу… больше, — пробормотала она, задыхаясь.
— Ещё чуточку мужества. Приют близок, — ободрял Керведек, тоже останавливаясь, чтобы перевести дух.
Минут через пять они оказались на поляне, где стояла ветхая избёнка, в которой раньше проживал, вероятно, лесник. Маркиз толкнул дверь, и они вошли в маленькую пустую комнату с почерневшими, поросшими мохом стенами; в глубине виднелась печь, а у одной из стен стояла деревянная скамья, на которую Кира почти упала от усталости.
В эту минуту яркая молния озарила комнату, сильный удар грома потряс избёнку, и хлынул ливень.
Керведек захлопнул ветхую дверь. А снаружи свистел ветер и стучал сорванными с петель ставнями так, что старые, тусклые стёкла окошек дрожали и звенели.
Когда маркиз обернулся к спутнице, то увидел, что Кира приводит в порядок волосы, разметавшиеся во время бега, особенно после потери шляпы.
Смущённая, с раскрасневшимся от ветра лицом и окутанная, точно золотой мантией, волнами распущенных волос, Кира была прекрасна. В глазах блеснуло странное восхищение, а затаенное бурное желание обладать этой обворожительной женщиной охватило его, как пожаром.
Упорно, со всей ловкостью опытного обольстителя, стремился он к этой цели с первой минуты, как увидел Киру. К тому же он был тонким наблюдателем и не мог не заметить, что она заинтересована им, даже ревнует его, и потому делал со своей стороны всё, чтобы разжечь в ней чувство страсти.
Счастливый случай давал возможность объясниться с глазу на глаз, вдали от всякого нескромного взгляда, и минута казалась ему благоприятной. Он был чересчур пылок и, главное, самонадеян, чтобы хоть на мгновение усомниться в победе. Он быстро подошёл к ней и взял её руку.
— Кира! Вы так хороши, что хоть святого можете соблазнить, и у меня нет больше сил скрывать страсть, которая Вам давно уже известна. Если не было слов, то глаза выдавали меня тысячу раз. Да и Вам я не безразличен, я это знаю, я прочитал это в Ваших взглядах, понял из Вашего смущения. Отвечайте, Кира, признайтесь, что Вы меня любите, что согласны быть моей. Здесь нет других свидетелей, кроме грома и молнии.
Не дождавшись ответа, он привлёк к себе и покрыл её лицо жгучими поцелуями.
Правда, этот обаятельный и опасный человек внушал ей чувство, очень похожее на любовь, и его страстные поцелуи опьянили её в этот миг, но затуманенная мысль продолжала работать. Ей казалось оскорбительной перспектива стать теперь же любовницей этого человека, зависеть от его прихоти и обманывать мужа.
В этот миг почему-то вспомнилась её поездка к колдунье в Волково, ясно представилось зловещее лицо страшного «священника», глядевшего на неё с глумливой усмешкой, и трупный запах пахнул ей в лицо. Это отрезвляюще подействовало на Киру, и она гневно оттолкнула маркиза.
— Нахал! — глухо крикнула она. — Как Вы смеете и по какому праву?.. Я не женщина, которую можно брать при первом удобном случае! Я уже говорила Вам, что могу принадлежать лишь такому человеку, который будет моим душой и телом, а быть любовницей, игрушкой, праздной забавой, идти на пошлую, грязную связь я не желаю. Поняли Вы меня?!
Получив столь неожиданный отпор, маркиз побледнел и попятился.
Ни разу этот избалованный лёгкими победами волокита не испытывал такой обиды, да ещё со стороны женщины, обладать которой так жаждал.
Красивый, богатый, остроумный, умевший нравиться, он до сих пор одерживал только победы. А тут женщина, внушавшая даже что-то похожее на серьёзное чувство, нанесла ему оскорбление.
Притом, маркиз был уверен, что она к нему неравнодушна. Он волочился за нею больше года.
И горькая обида сменилась безумным гневом.
— Притворщица, — хриплым голосом заговорил он. — Вы желаете разыгрывать недотрогу-царевну, отталкиваете человека, которого любите? Вы не хотите воспользоваться минутой любви, ниспосланной судьбой? Или вы действительно воображаете, что я не овладел бы вами, если бы захотел?! Вы соломинка в моих железных руках… Здесь нет свидетелей, я могу взять вас силой, ваши крики заглушит гром…
Он схватил её за руку и бросил перед собой на колени.
— Вот. Мне стоит только захотеть и вы будете моей. Вы даже не станете сопротивляться, потому что чувствуете подавляющую силу страсти. И пусть эта страсть преступна, вы будете в восторге. Вам было бы приятно подчиниться моей воле.
Но теперь я сам не хочу вас. С меня достаточно сознания, что я мог обладать вами. А вы… сгораете от вашей неудовлетворенной страсти, и настанет время, я знаю, когда вы будете выпрашивать у судьбы повторения этой минуты, тогда вы махнёте рукой на вашу «добродетель».
Он с той же порывистостью выпустил её руку и отвернулся, а затем отошёл к окну и, тяжело дыша, стал стирать пот с лица.
Кира, в первую минуту, не могла даже подняться и осталась на коленях, скованная его властным, пламенным взглядом. Наконец, она встала, бледнея, каждый нерв дрожал в ней, а сердце так билось, что захватывало дыхание.
С трудом овладев собой, она поправила растрепавшиеся волосы и молча прислонилась к стене. Керведек первый нарушил это томительно долгое молчание. Он был теперь совершенно спокоен.
