Мишель Цинк - Хранительница врат
Она кивает.
— Знаю. Я же сказала тебе, что мой долг состоит в том, чтобы остаться с Элис и присматривать за ней, пусть даже она и отказалась исполнять роль Хранительницы. — Тетя ненадолго умолкает и смотрит куда-то в угол комнаты. Такое впечатление, будто она мысленно не тут, в Лондоне, а в Берчвуде, где видит что-то ужасное и непостижимое. — Должна признаться, невзирая на все произошедшее, я все-таки чувствую себя виноватой, что покинула ее.
Соня бросает на меня многозначительный взгляд из кресла-качалки близ камина, но я выжидаю, не задаю никаких вопросов. Я вовсе не спешу услышать то, что расскажет нам тетя Вирджиния.
Тетя встречается со мной глазами и возвращается из прошлого.
— Элис стала… своеобразной. Да, я знаю, ее давно уже было трудно понять, — объясняет она, заметив мой пораженный вид. Слово «своеобразная» весьма неточно характеризует поведение сестры за минувший год. — С тех пор, как ты уехала, она сделалась и вовсе жуткой.
До недавней поры я была надежно ограждена от любых действий со стороны Элис — и теперь отчаянно не хочу расставаться с блаженным неведением, пусть даже и мнимым. Впрочем, опыт научил меня: знание о том, что делает враг, — ключ к победе в любой битве. Даже если враг — моя родная сестра.
Соня первой нарушает молчание.
— Вирджиния, что вы имеете в виду?
Тетя Вирджиния переводит взгляд с Сони на меня и понижает голос, точно боится, что нас подслушают.
— Она упражняется в колдовстве все ночи напролет. В спальне вашей матери.
Темная комната.
— Делает там ужасные вещи. Упражняется в запретных чарах. И что хуже всего, достигла такого могущества, что и представить невозможно.
— Совет Григори карает за запретное колдовство! За любое колдовство здесь, в физическом мире! Ты же мне сама говорила… — В голосе моем звенит истерика.
Тетя медленно кивает.
— Совет Григори обладает властью лишь в Иномирьях, и наложенные им наказания всего-навсего ограничивают твои права и возможности там. Совет Григори уже осудил Элис. Лия, в это трудно поверить, я понимаю, но она очень осторожна и крайне могущественна. Она странствует по Иномирьям так, что Григори не замечает ее — совсем, как ты, когда стараешься, чтобы тебя не заметили падшие души. — Тетя Вирджиния пожимает плечами. — Ее неповиновение совершенно беспрецедентно. А Совет Григори не может ничего поделать с тем, кто обитает в этом мире. Иначе им пришлось бы пересечь границы, пересекать которые запрещено.
Я ошеломленно качаю головой.
— Но если Совет Григори запретил Элис появляться в Иномирьях, то он должен бы следить за ней! — почти кричу я от досады и горькой злости.
— Разве что… — начинает Соня.
— Что? — Внутри у меня все так и сжимается от паники, мне просто плохо становится.
— Разве что ее это совершенно не волнует, — договаривает вместо Сони Луиза, устроившаяся на софе рядом с тетей Вирджинией. — А ее и не волнует, Лия. Ей дела нет до того, что говорит или делает Совет Григори. Дела нет до законов и наказаний. Ей не требуется дозволение Совета, не требуется никаких разрешений. Она стала слишком сильна.
Мы молча пьем чай, и каждая из нас представляет себе набравшую силы и не скованную никакими запретами Элис. Тетя Вирджиния первой нарушает молчание, хоть заводит речь о другом.
— Для нашего приезда есть и еще одна причина, Лия, хотя довольно было бы и первой.
— Что? Какая причина?
Я даже представить себе не могу ничего такого, что заставило бы тетю Вирджинию внезапно сорваться с места и поехать за океан.
Тетя Вирджиния со вздохом опускает чашку на фарфоровое блюдце.
— Тетя Абигайль очень больна и просит, чтобы ты немедленно явилась в Алтус.
— Я все равно собиралась туда в самом скором времени. У меня было какое-то чувство… насчет Элис. — И я продолжаю, не вдаваясь в объяснения: — Правда, я не знала, что тетя Абигайль больна. Она поправится?
Глаза тети Вирджинии полны печали.
— Не знаю, Лия. Леди Абигайль очень стара. Она правила Алтусом много лет, и, быть может, просто пришло ее время. В любом случае настала пора тебе туда отправиться, особенно учитывая развитие событий с Элис. Тетя Абигайль — хранительница страниц. Только ей известно, где они спрятаны. Если она умрет, не сказав тебе, где их искать…
Ей нет нужды заканчивать фразу.
— Да-да, понимаю. Но как мне найти дорогу туда?
— Эдмунд тебя проводит, — говорит тетя Вирджиния. — Ты отправишься через несколько дней.
— Несколько дней! — недоверчиво восклицает Соня. — Но как мы успеем подготовиться к такому путешествию за несколько дней?
На лице тети Вирджинии отражается изумление.
— О! Но… леди Абигайль говорила об одной Лие.
Соня поднимает руку, показывая тете медальон у нее на запястье.
— Я храню медальон. Все эти восемь месяцев я была ближайшим доверенным лицом Лии. Не сочтите за неповиновение, но я не останусь тут, пока Лия одна едет навстречу опасности. Ей нужны союзники — а вернее меня не найти.
— Ну, я бы не стала так утверждать! — возмущается Луиза. — Быть может, я и торчала в Нью-Йорке, пока вы были тут, но я имею к пророчеству такое же отношение, как и ты, Соня.
Я пожимаю плечами и гляжу на тетю Вирджинию.
— Они — два из четырех ключей. Если нельзя доверить им местонахождение Алтуса, то кому вообще можно доверять? Кроме того, хотелось бы иметь хоть какую-то компанию. Уж верно, тетя Абигайль не откажет мне в такой малости.
Тетя Вирджиния вздыхает и пристально глядит на Соню с Луизой.
— Что ж, мне почему-то кажется, что возражать бесполезно. — Она потирает лоб, в глазах ее усталость. — Кроме того, должна признать, долгое путешествие сказалось на мне не лучшим образом. Давайте просто тихо посидим у огня и побеседуем о чем-нибудь более приятном, ладно?
Я киваю. Луиза ловко переводит разговор на другую тему, расспрашивая нас с Соней про нашу жизнь в Лондоне. Весь следующий час мы проводим за рассказами. Тетя Вирджиния слушает вполуха, рассеянно глядя в огонь. Я не могу отделаться от чувства вины. После разговоров о Элис и пророчестве пересказы светских скандалов и сплетен кажутся мелкими и никчемными.
Однако нельзя же каждую минуту жить в мире пророчества. Разговоры на посторонние темы напоминают нам, что есть и другой мир — тот, в котором, возможно, нам еще доведется когда-нибудь жить.
— Пожалуй, настало время рассказать мне, что именно вам известно.
Голос мой эхом разносится над полом каретного сарая, где Эдмунд при свете тусклого фонаря протирает карету. Наш кучер несколько секунд молчит, а потом кивает.
