Рэй Брэдбери - Что-то страшное грядёт
— Поехали!
Джим скатился вниз к спящим газонам по водосточной трубе.
— Джим! Подожди!
Вилл мигом ввинтился в свои штаны.
— Джим, не уходи один!
И он последовал за ним.
Глава двенадцатая
Иногда можно увидеть бумажного змея, который взлетает так высоко и ведет себя так рассудительно, словно он с ветром на ты. Он парит в воздухе, потом решает приземлиться именно здесь, а не где-нибудь еще, и сколько ни дергай его, сколько ни дергайся сам туда и сюда, он попросту оборвет бечевку и ляжет на землю, оставив вас с кровяным вкусом во рту от беготни.
— Джим! Подожди меня!
Сейчас Джим был бумажным змеем, который оборвал натянутую бечевку, и что-то влекло его, словно он узнал секреты ветра, прочь от заземленного Вилла, которому оставалось только бежать вдогонку за ним, куда-то безмолвно вознесшимся в темноте и ставшим вдруг странно чужим.
— Джим, я тут!
На бегу Вилл говорил себе: «Господи, опять все то же. Я разговариваю. Джим бежит. Я переворачиваю камни, Джим хватает, что там лежало под ними, и — вперед! Я карабкаюсь на холмы, Джим окликает меня с колокольни. Я открываю счет в банке. Все состояние Джима — волосы на голове, голос в глотке, рубашка на теле, теннисные туфли на ногах. Так почему же в моих глазах он богаче меня? Потому, — говорил себе Вилл, — что я сижу под солнышком на камне, а старина Джим зябнет с голыми руками при луне и пляшет в компании с жабами. Я пасу коров. Джим приручает ядозубов. Дурак! — кричу я Джиму. Трус! — кричит он в ответ. И мы вместе бежим!»
И они выбежали из города, и пересекли поле, и замерли под железнодорожным мостом, меж тем как луна готовилась взойти из-за холмов и луга оделись пухом трепетной росы.
«Ба-бах!»
Поезд Луна-Парка загрохотал по мосту. Каллиопа жалобно причитала.
— А ведь на ней никто не играет! — Джим смотрел вверх.
— Джим, брось шутить!
— Честное слово, сам посмотри!
На медленно уплывающих вдаль, мерцающих трубах каллиопы словно взрывались звезды, но стул перед высокой клавиатурой был пуст. Музыку творил ветер, плеская в трубы холодный воздух.
Мальчики вновь побежали. Поезд удалялся по дуге, оглашая поля погребальным, зловещим звоном ржавого, обросшего зеленым мхом, затонувшего колокола. Потом свисток паровоза с силой выдохнул струю пара, и кожа Вилла покрылась бусинами холодного пота.
В ночные, поздние часы Вилл — сколько раз? — слышал сквозь сон, как паровозные свистки извергают пар, слышал тоскливый звук, такой одинокий и такой далекий, сколько бы он ни приближался. Иногда Вилл просыпался со слезами на щеках, спрашивал себя — отчего? — и лежа, слушая, говорил себе: «Ну конечно! Это из-за них я плачу, из-за поездов, что идут на восток, на запад, уходят так далеко в пучины степей, что тонут там в приливных волнах сна, огибающих города».
Эти поезда и скорбные их голоса безнадежно терялись между станциями, не помня, где были, не зная, куда идут, расстилая напоследок над горизонтом свои последние бледные выдохи. И так было всегда, со всеми поездами.
Но свисток этого паровоза!
Он вобрал в себя все стенания из других ночей, других дремлющих лет, вой осененных лунными грезами псов, леденящее кровь дыхание рек сквозь январские ставни, рыдание тысяч пожарных сирен, хуже того! — последние клочья дыхания, протест миллиарда мертвых или умирающих людей, не желающих смерти, их стоны, их вздохи, разлетающиеся над землей!
Глаза Вилла наполнились слезами. Он пошатнулся. Он присел. Сделал вид, будто завязывает шнурок.
Но тут он увидел, как руки Джима метнулись к ушам, увидел, что и его глаза увлажнились. Паровоз пронзительно крикнул. Джим ответил ему криком. Паровоз взвизгнул. Вилл ответил визгом.
Внезапно миллиарды голосов замолкли, точно поезд нырнул в геенну огненную.
Вагоны мягко скользили вниз по склону холма, развевая черные вымпелы, и в тошнотно-сладком, конфетном вихре рассыпалось черное конфетти, и мальчишки бежали вдогонку, глотая холодный воздух, будто мороженое.
Последний подъем перед тем, как посмотреть вниз.
— Ух ты, — прошептал Джим.
Поезд въехал на Лунный луг, названный так потому, что городские парочки приходили сюда, чтобы увидеть, как луна восходит над степным простором, словно над озером травы весной, озером сена на исходе лета или снега в разгар зимы. Так приятно было прогуливаться по свежему бережку, любуясь трепещущей на гребнях волн луной.
Итак, сейчас поезд с Луна-Парком припал к земле на старых рельсах среди осенней травы возле леса, а мальчики пригнулись и заползли под куст, выжидая.
— Какой-то он тихий, — прошептал Вилл.
Поезд стоял неподвижно в центре сухого осеннего луга — и никого на паровозе, никого на тендере, никого в череде черных в лунном свете вагонов, только слабые звуки остывающего металла отдавались в рельсах.
— Тсс, — отозвался Джим. — Я чувствую, как они шевелятся там внутри.
Тысячи шерстинок по всему телу Вилла ощетинились разом.
— Думаешь, им не нравится, что мы подсматриваем?
— Может быть, — радостно произнес Джим.
— А что же каллиопа так голосит?
— Когда додумаюсь — скажу тебе, — улыбнулся Джим. — Смотри!
Шелест.
Словно движимый собственным выдохом, огромный мшисто-зеленый воздушный шар коснулся луны, опускаясь из поднебесья.
Он замер в двухстах метрах от мальчиков, беззвучно паря на ветру.
— Корзина под шаром — в ней кто-то есть!
Но в эту минуту из служебного вагона вышел высокий человек, будто капитан, проверяющий состояние ветра и волн этого озера. Весь в черном, с сумрачным лицом, он проследовал вброд к середине луга, и рубашка его была так же черна, как поднятые к небу руки в перчатках.
Он махнул рукой.
И поезд ожил.
Сперва в одном окне возникла голова, за ней рука, потом высунулась другая голова, точно в кукольном театре. И вот уже два человека в черном волокут по шуршащей траве темный столб для шатра.
Безмолвие заставило Вилла отпрянуть, тогда как Джим подался вперед с лунным блеском в глазах.
Луна-Парк — это ведь грохот, шум, как на лесоповале, где катят, вяжут, перебрасывают бревна, это клубы желтоватой пыли, это яростно работающие люди, звон бутылок с шипучим напитком, звякающие уздечки, это всякие механизмы, и слоны, топающие сквозь завесу пота, и судорожно кланяющиеся зебры — точно живые клетки за прутьями клеток.
Здесь же все было подобно старинному кино, безмолвному театру с черно-белыми призраками, серебристыми ртами, выдыхающими лунный свет, движениями рук в такой безмолвной тишине, что вы слышали, как в пушке на ваших щеках шипит ветер.
