Говард Лавкрафт - Комната с заколоченными ставнями
Словом, это были не те места, где усталому путнику хотелось бы остановиться, а тем более расположиться на ночлег. И все же именно ночью — а было это летом 1927 года — я оказался в долине проездом из Данвича, куда перед тем завернул, чтобы доставить заказчику кухонную плиту. У меня был еще один заказ в районе, лежавшем на север от этого захолустного городка, и, не поддавшись первому инстинктивному желанию выбрать из двух дорог более длинную — ту, что обходила долину стороной, я двинулся напрямик, покинув Данвич в быстро сгущавшихся вечерних сумерках. Вскоре по въезде в долину сумерки сменились кромешной тьмой, а небо затянули плотные тучи, висевшие столь низко, что казалось, они задевают вершины окружающих холмов, и, таким образом, я ехал как бы в своеобразном туннеле. Шоссе было пустынно — им вообще пользовались нечасто и только для сквозного транзита через долину, судя по невероятно запущенному состоянию отходящих влево и вправо проселочных дорог, которым далеко не всякий водитель рискнул бы доверить свою машину.
Все это, впрочем, мало меня беспокоило, поскольку путь мой лежал в одно из поселений, расположенных у самого шоссе неподалеку от северного въезда в долину, так что мне не было нужды куда-либо сворачивать; однако обстоятельства распорядились иначе. Не успел я отъехать от Данвича, как начался дождь; собиравшиеся еще с полудня тяжелые темные тучи наконец разверзлись, и потоки воды стремительно обрушились вниз. Поверхность дороги заблестела в лучах фар, которые несколько минут спустя высветили впереди неожиданное препятствие. К тому времени я уже углубился в долину миль на пятнадцать с лишним, проделав значительную часть пути, — и вот теперь вынужден был остановиться перед барьером с отчетливо нарисованным указателем объезда. Заглянув за преграду, я убедился в том, что дорога дальше и впрямь была совершенно разбита. Продолжать движение вперед казалось по меньшей мере неблагоразумным.
Недоброе предчувствие шевельнулось во мне, когда я сворачивал с главной трассы. Прислушайся я тогда к голосу разума и возвратись в Данвич, чтобы затем выехать из него по другой дороге, я был бы сейчас избавлен от мучительных кошмаров, неотступно преследующих меня с той самой ужасной ночи! Но я принял другое решение. Я заехал уже слишком далеко и не желал терять времени, возвращаясь в Данвич. Окруженный сплошной стеной ливня, я вел машину почти вслепую. Объездная дорога представляла собой тот же убогий проселок, лишь местами посыпанный гравием. Деятельность дорожно-ремонтной службы ограничилась в основном срезанием нижних ветвей ближайших деревьев, что несколько расширило проезд; дорога же как таковая осталась в отвратительном состоянии — и очень скоро я понял, что дела мои плохи.
Потоки дождевой воды быстро размывали грунт; мой автомобиль — одна из самых мощных моделей «форда» с довольно высокими, хотя и узкими колесами — все чаще пробуксовывал в грязи и, пересекая стремительно разраставшиеся лужи, надрывно чихал, поминутно рискуя захлебнуться. Я сознавал, что рано или поздно вода просочится под капот и двигатель заглохнет; необходимо было по возможности скорее найти какое-нибудь жилье или, на худой конец, укрытие для машины. Меня вполне устроил бы заброшенный сарай или конюшня — вряд ли стоило рассчитывать на присутствие обжитой фермы в этих безлюдных краях, — однако густая тьма не позволяла разглядеть что бы то ни было уже в двух шагах в сторону от дороги. Но вдруг сквозь пелену ночного ливня чуть в стороне замаячил бледный квадрат освещенного окна, а спустя миг в слабеющем свете фар я разглядел впереди нечто вроде дорожного ответвления.
Сворачивая, я миновал почтовый ящик с коряво намалеванным именем владельца фермы. «Амос Старк» — гласила эта порядком выцветшая надпись. Вслед за тем свет фар скользнул по фасаду здания. Это была ферма старого типа, где жилой дом, летняя кухня, флигель и хлев вплотную примыкают друг к другу, образуя как бы единый комплекс построек под несколькими крышами различной высоты и конфигурации. По счастью, ворота хлева были широко распахнуты, и, не видя поблизости иного укрытия, я въехал на автомобиле внутрь, ожидая увидеть в стойлах коров или лошадей. Однако хлев был пуст и, по всей вероятности, пустовал давно; скота не было и в помине, а прелое сено, заполнявшее помещение своим тяжелым ароматом, лежало здесь уже явно не первый год.
Оставив машину в хлеву, я под проливным дождем направился к жилому дому. Снаружи он выглядел столь же дряхлым и запущенным, как и все остальные строения усадьбы. Это было одноэтажное здание с тянувшейся вдоль фасада низкой верандой, пол которой, как я очень вовремя приметил, изобиловал глубокими дырами, зиявшими в тех местах, где гнилые доски, не выдержав, провалились под чьей-то неосторожной ногой.
Добравшись наконец до двери, я постучал в нее кулаком. Прошло несколько минут, но ничто не нарушало тишины, кроме звуков ливня, падавшего на крышу веранды и на залитый водой двор за моей спиной.
Постучав снова, я возвысил голос до крика:
— Есть люди в этом доме?!
— Кто там такой? — раздалось изнутри. Голос говорившего заметно дрожал.
Я представился заезжим торговцем, ищущим укрытия от непогоды.
Световое пятно внутри дома начало перемещаться — человек взял лампу и направился с ней к двери; освещенный квадрат окна постепенно тускнел, а желтая полоска в щели между порогом и дверью становилась все более яркой. Затем послышался грохот отодвигаемых засовов, звякнула цепочка, и дверь медленно приоткрылась. Передо мной, высоко подняв лампу, стоял хозяин — костлявый старик с морщинистым лицом и редкой бороденкой, кое-как прикрывавшей тонкую жилистую шею. На носу его сидели очки, но он разглядывал меня поверх стекол. Глаза его были угольно-черного цвета, резко контрастируя с белизной волос. В порядке приветствия старик растянул губы в несколько жутковатой ухмылке, обнажив при этом пеньки стертых зубов.
— Мистер Старк? — спросил я.
— Небось попали в переделку с этой бурей? — Старик продолжал ухмыляться. — Давайте-ка в дом, здесь малость обсохнете. Дождь навряд ли затянется, я так думаю.
Я проследовал за ним в комнату, но прежде он тщательно запер дверь, задвинул все засовы и накинул крюк — манипуляции эти вызвали во мне смутное беспокойство, и я почувствовал себя как-то неуютно. Старик, вероятно, заметил мой вопросительный взгляд — водрузив лампу на толстый фолиант, лежавший на круглом столе в центре комнаты, он обернулся ко мне и промолвил с сухим дребезжащим смешком:
— А ведь нынче день Уэнтворта. Я было грешным делом принял вас за Наума.
