Адам Нэвилл - Номер 16
Сет больше не станет записывать, что бы ни случилось. К черту! Он свое дело сделал — если произойдет кража, он предупреждал.
Портье рухнул в кресло и снова задумался о сне, который видел днем. Сон оставил по себе какое-то ностальгическое чувство и смущение. В детстве ему частенько снились кошмары, в которых он оказывался в той каменной комнате. Он пытался кричать, но голос странным образом пропадал, и его против воли заталкивали в помещение. Кошмары начали мучить его примерно в то время, когда из семьи ушел отец. Раз за разом Сет все больше привыкал к странной комнате. На самом деле это был склеп, который он видел наяву в заброшенной части кладбища, где покоился его дед. Цветы здесь лежали сплошь увядшие, а имена почивших стерлись с табличек и надгробий. Это место наводило страх. Сет никак не мог смириться с тем, что мама и папа тоже однажды умрут, покинут его и окажутся под какой-нибудь плитой. И что он сам умрет. Отец говорил ему, улыбаясь: «Еще не скоро, Сет». Но его все равно преследовал образ холодного мраморного склепа, запертого на замок, с решетками на окнах, через которые внутрь почти не проникает свет. Он представлял себя заточённым в нем. Мертвым. Он стоит по ту сторону решетки и плачет, зовя маму и папу, они не слышат его. Сет смотрит, как родители удаляются между надгробьями. Обычно было отчетливо видно, как они садятся в белый «аллегро»[5] и уезжают. Он рыдал и бился в истерике.
Сет встряхнулся. Даже сейчас вспоминать об этом неприятно. А уж в детстве страх перед той комнатой так сдавливал грудь, что он едва мог дышать.
Надо бы позвонить маме. И отцу. И сестре. Сон вызвал в нем такое желание. Сет даже вспомнить не мог, когда в последний раз разговаривал с кем-нибудь из родных. Нет, пусть лучше все останется как есть.
Он вздохнул и поглядел на планшет с расписанием, чтобы хоть как-то отвлечься. Из сорока квартир в доме сейчас занято только двадцать. Все точно так же, как и четыре последние смены на прошлой неделе.
Пентхаусы либо принадлежали баснословным богачам, приезжавшим только по выходным, либо их в складчину снимали служащие крупных лондонских компаний. И хотя в некоторых квартирах обитали весьма беспокойные жильцы, Сета редко тревожили. Правда, он заметил, что напротив тридцать девятой, расположенной в восточном крыле, сделана приписка. Кто-то туда въехал. Хозяйка, старушка Лилиан, умерла. Пару месяцев назад, кажется, прямо в такси. Стивен рассказал ему об этом на следующий день после происшествия, но Сет ни разу не видел Лилиан во время ночных дежурств. Она никуда не выходила по вечерам. Теперь в списке жильцов появилась Эйприл Бекфорд. Сету стало интересно, какая она.
Допив чай, портье вышел в сад, разбитый во дворе между двумя корпусами здания. Он свернул, а затем закурил тонкую сигарету, слушая журчание фонтана. Воспоминания о сне померкли, и он даже обрадовался, что предстоит ночная работа. Обязанностей было не много: только совершить обход да вписать в журнал новых жильцов. Это не так угнетает, как пребывание в «Зеленом человечке», к тому же здесь гораздо приятнее. Как-то раз, еще до того, как устроился в Баррингтон-хаус, Сет даже видел фотографию дома в журнале «Хеллоу!», который писал об одном жившем здесь футболисте. Идеальная работа для художника, прямо как у мастеров прошлого, подумал он тогда, однако Сет перестал рисовать, стоило ему занять место за стойкой. Теперь он подозревал, что уселся в кожаное кресло портье для того, чтобы забыть и быть забытым, наиболее удобным способом выпасть из течения жизни. И осознание этого уже нисколько его не тревожило.
Окурок полетел в фонтан, и Сет вернулся в фойе. Он зевнул очередная бессонная ночь. Подростки-арабы кружили по Лаундес-сквер на гоночных автомобилях. Сет поглядел на часы: еще десять часов до того момента, когда он сможет уйти и погрузиться в глубокий сон. Лучше всего в лишенную сновидений кому.
Когда Сет пролистывал программу телепередач в «Ивнинг стандарт», его внезапно прервал звонок внутреннего телефона. На медной панели загорелась красная лампочка сороковой квартиры.
— Какого лешего тебе нужно? — прошептал он себе под нос.
Это был мистер Глок, плейбой средних лет родом из Швейцарии, самый большой грубиян, какого когда-либо встречал Сет. Он поднял трубку, чтобы замолкла оглушительная трель.
— Сет на проводе.
— Такси до Хитроу! Немедленно! — Мистер Глок повесил трубку.
Он, как ни один другой обитатель дома, подтверждал давнее подозрение портье, что богачи — весьма гнусная братия. Когда Сет только поступил на службу, жильцы и их баснословные состояния вселяли в него смущение, как будто бы в свете их присутствия становились особенно заметны пятна на галстуке, потертости на ботинках и дыры в его биографии. В обществе толстосумов Сет робел. Но через полгода, в течение которого он выносил за самовлюбленными зазнайками зловонный мусор и наблюдал бесчисленные сцены перед стойкой, слышал их нарочитый акцент и видел вульгарную мебель, его благоговение постепенно перешло в откровенную неприязнь. В нем не осталось уважения почти ни к кому из жильцов. В особенности к Глоку. Работа консьержем породила в Сете уверенность, что деньги любят худших.
Портье поднялся на лифте до четвертого этажа, где, как он знал, уже стоят чемоданы Глока. По дороге Сет вытирал лицо бумажным полотенцем. Из-за шершавой бумаги нежная кожа на лбу и щеках горела. В кинотеатре на него чихнул один азиат, и Сет опасался, что подхватил от чужеземца какую-нибудь тропическую болезнь. Он промокнул шею, чувствуя, как запершило в горле. Затем он вспомнил тот жутко холодный ветер, которого наглотался, заглядывая в щель почтового ящика шестнадцатой квартиры, и поморщился. Ему показалось, что во рту до сих пор стоит привкус пыли.
Когда с Глоком и его чемоданами было покончено, Сет свернул сигарету, глядя, как такси отъезжает от тротуара и выруливает на площадь. Он сказал себе, что в эту смену больше не придется вылезать из кресла. Чувствовал он себя паршиво. Першение в горле перешло в острую боль. Рубашка под блейзером липла к спине.
Однако отдых за стойкой оказался весьма недолгим. Теперь услуги портье потребовались миссис Шейфер, престарелой жене американского биржевого брокера, покончившего с делами по причине болезни. Они проживали в двенадцатой квартире.
Стоя на крыльце перед парадной дверью, миссис Шейфер жала на звонок. Все нарастающий трезвон, несущийся из-под стойки, в полной мере отражал степень ее негодования. Супруга брокера показалась Сету еще более гротескной, чем обычно, — с волосами, собранными в неряшливый пучок при помощи шарфов, из-под которых выбивались отдельные пряди, падая на одутловатое лицо. Хеллоуиновская тыква в бандане. Сет содрогнулся от отвращения. Как дама позволяет себе появляться на людях в подобном виде? Да еще такая богатая дама?
