Стивен Кинг - Исход (Том 2)
Мусорщик подошел к картонной упаковке, взял одну банку и открыл ее.
— Давай. До капли. И если вывернешь это назад, тогда тебе крышка.
Мусорщик перевернул банку. Пиво забулькало. Он судорожно глотал, его кадык подпрыгивал то вверх, то вниз, словно обезьяна, раскачивающаяся на ветке. Когда банка опустела, он уронил ее к ногам и вступил, казалось, в бесконечную битву со своим желудком, но спас себе жизнь, отделавшись долгой раскатистой отрыжкой. Малыш, запрокинув голову, залился звонким тоненьким смехом. Мусорщик раскачивался на нетвердых ногах, улыбаясь вымученной улыбкой. Внезапно из немного пьяного он превратился в очень пьяного.
Малыш спрятал пистолет в кобуру.
— О'кей. Неплохо, Мусор. Не так уж плохо, мать твою, Мусорище.
Малыш продолжал пить. Гора смятых банок на соседней кровати все росла и росла. Мусорщик, держа новую банку пива между коленями, потягивал из нее всякий раз, когда ему казалось, что Малыш неодобрительно поглядывает на него. Малыш продолжал что-то бормотать. И по мере того как гора пустых банок росла, его бормотание становилось все приглушеннее, а южный акцент все отчетливее. Малыш рассказывал о том, где побывал. Об авторалли, которые выиграл. О грузе наркотиков, который перевез через границу с Мексикой под тентом грузовика-прачечной. Отвратительная дрянь, как он сказал. Все эти наркотики — это отвратительная дрянь. Сам он никогда не пробовал их, но, парниша, после того, как ты переправишь несколько грузов этого дерьма, уже можешь подтираться золотистой туалетной бумагой. Наконец он стал клевать носом, закрывая свои красные глазки на все более продолжительные промежутки времени, и вот уже обмяк, откинувшись на спинку кровати.
— Я его достану, Мусорщик, — пробормотал Малыш. — Я туда доберусь, проверю обстановочку, немного поцелую его в его чертову задницу, пока не разберусь, что к чему. Но Малыш никому не прислуживает. Никакому хрену. Уже давно. Я не бегаю по поручениям. Если я работаю, то я сам себе хозяин. Это — мой стиль. Я не знаю, кто он, откуда он взялся, как он подключается к нашим дерьмовым мозгам, но я выгоню его к чертовой матери, — протяжный зевок, — вон из города. Пулю в лоб — и в землю. Я его отправлю на ранчо «кадиллаки» пасти. Держись меня, Мусорщик, или как там тебя зовут…
Он медленно сполз по спинке на кровать. Только что начатая банка пива выпала из разжавшихся пальцев. Еще больше пива пролилось на ковер. Ящик опустел — по подсчетам Мусорщика, Малыш влил в себя двадцать одну банку пива. Мусорщик никак не мог понять, как такой маленький человечек мог вместить в себя такое количество пива, но он понимал одно: наступило его время — время побега. Он знал это, но чувствовал себя мертвецки пьяным, слабым и больным. Больше всего на свете ему хотелось немножко поспать. И тогда все было бы отлично, не так ли? Малыш мог проспать вот так, валяясь как бревно, всю ночь, а может быть, даже до позднего утра. У него самого еще вагон времени, чтобы немного соснуть.
И Мусорщик отправился в другую комнату (шагая на цыпочках, несмотря на прямо-таки коматозное состояние Малыша), как можно плотнее прикрыв соединяющую комнаты дверь, но все равно получилось неплотно. Дверь немного перекосило от выстрелов. На тумбочке стоял механический будильник. Мусорщик завел его, поставив стрелки на полночь, так как не знал, который час был на самом деле (и это его не беспокоило), и поставил звонок на пять часов. Затем свалился на одну половину двуспальной кровати, даже не попытавшись снять с себя кроссовки. Минут через пять он уже спал.
Спустя некоторое время он проснулся в черной могиле раннего утра, лицо обдувало воздухом, насыщенным запахами пива и рвоты. Что-то лежало на кровати рядом с ним, что-то горячее, гладкое и извивающееся. В первое мгновение его охватила паническая мысль, что это ласка, которая каким-то образом выбралась из его сновидений в Небраске и очутилась здесь в действительности. И когда он осознал, что животное, которое находилось рядом с ним в постели, хотя и небольшое по размерам, было все же слишком большим, чтобы быть лаской, с его губ сорвался жалобный тихий стон. У него от пива раскалывалась голова; оно безжалостно ухало в висках.
— Хватайся за меня, — прошептал Малыш в темноте. Схватив руку Мусорщика, он потянул ее к чему-то твердому, цилиндрическому, пульсирующему. — Дрочи меня. Ну, давай, дрочи меня, ведь ты знаешь, как это делается, я это понял сразу же, как только увидел тебя. Давай, сука, дрочила, дрочи меня.
Мусорщик знал, как это делается. Это было облегчением во многих отношениях. Он знал об этом по долгим ночам, проведенным им в возбуждении. Говорили, что это плохо, что это ненормально, но то, что делали гомосексуалисты, было намного лучше того, что делали некоторые другие, проводившие ночи напролет над обтачиванием черенков ложек либо валявшиеся на своих койках и, хрустя костяшками пальцев, глядевшие на него с усмешкой.
Малыш положил руку Мусорщика на то, что он тоже воспринимал как своего рода оружие. Мусорщику ничего не оставалось, как сомкнуть пальцы и приняться за работу. После того как это закончится, Малыш снова уснет. И тогда он выберется. Дыхание Малыша становилось все более прерывистым. Он начал двигать бедрами в такт поглаживаниям руки Мусорщика. Вначале Мусорщик даже не понял, что Малыш расстегивает его ремень и стягивает с него джинсы и трусы. Мусорщик не сопротивлялся. Ничего страшного, если Малыш засунет это в него. Мусорщик уже не раз испытал это на себе. От этого не умирают. Это не отрава.
И вдруг его рука замерла. В его анус упиралось нечто, что могло быть чем угодно, но только не плотью. Это была холодная сталь.
И вдруг он осознал, что это такое.
— Нет, — прошептал он и замер в темноте с широко открытыми от ужаса глазами. Теперь он мог смутно различить в зеркале нависшее над его плечом личико куколки-убийцы с упавшими на красные глазки волосами.
— Да, — прошептал в ответ Малыш. — И ты не собьешься с ритма, Мусор. Ни разу. Иначе я нажму на курок этой штуковины. И разнесу твою фабрику дерьма в пух и прах. Кое-чем, Мусор. Ты мне веришь?
Поскуливая, Мусорщик снова начал гладить Малыша, его повизгивания превратились в короткие болезненные вздохи по мере того, как ствол 45-го калибра все глубже проникал в него, то вращаясь, то рывками. Неужели это могло возбудить его? Но так оно и было на самом деле.
Вскоре его возбуждение стало очевидным и для Малыша.
— Нравится, верно? — тяжело дыша, выдохнул Малыш. — Я знал, что тебе понравится, ты, мешок с гноем. Тебе нравится, когда это проталкивается в твою задницу, не так ли? Скажи «да», ты, мешок с гноем. Скажи «да», иначе отправиться на тот свет.
