Детская площадка (ЛП) - Борегар Арон
- Я скучаю по тебе, мама, - прошипела она, её тон граничил с демоническим.
Непристойные образы в её голове перешли от мусорки к туалету.
В её воображении она стояла в просторной ванной, соединённой непосредственно со спальней её матери. В таком величественном особняке, как дом детства Джеральдин, одной роскоши было бы достаточно, чтобы отвлечь большинство. Но бездонные деньги и роскошные условия мало чем её развлекали. Однако, роясь в вещах матери…
В то особенно суматошное утро Милдред ушла в спешке. Произошло какое-то чрезвычайное дело. Хотя Джеральдин не могла точно вспомнить, что это было за волнение, это не имело большого значения. Плавающая масса, лежавшая в горчичной воде перед Джеральдин, была всем, что ей нужно было запомнить.
Мать ушла в такой спешке, что забыла смыть воду в унитазе. Фрагмент экскрементов не был особенно большим; оказалось, что её мать была прервана и не могла закончить своё дело.
Глаза Джеральдины были прикованы к скромному движению, дрейфующему в испорченной жидкости.
Это манило её.
Несмотря на то, что это было дерьмо, оно выскользнуло между двумя небесными бёдрами, составлявшими мамин зад.
Этого нельзя было не заметить.
В то время Джеральдин едва ли когда-либо могла ощутить вкус своего увлечения, поэтому она вытащила гнилостную жидкость из унитаза и положила своё тело на пол. Когда Джеральдин сняла штаны и нижнее бельё, она уставилась на аляповатый комок с непреодолимой внутренней похотью.
Джеральдин только облизала его в самом начале, лелея каждый экспериментальный кусочек вместе с едким зловонием, которое цеплялось за него. Но её энтузиазм быстро возрастал. Горячие женские части Джеральдин содрогнулись, когда её извращённый внутренний дух сокрушительно овладел ею. Вскоре её зубы разошлись, и она вставила мокрую массу в рот почти на полдюйма.
Представив себе мать, сидящую на её лице, Джеральдин прожевала слизистую секрецию. Она представила себе, что на вкус она могла бы быть такой же, как у её матери, если бы только Джеральдин смогла в то утро наброситься на её немытый зад.
Джеральдин не проглотила его - она смаковала вкус.
Она взяла оставшийся комок отходов между пальцами и поместила его на свой умоляющий клитор, размазывая дерьмо круговыми движениями. Она никогда не кончала так сильно, как в тот день, когда она столкнулась с тем опорожнением кишечника - до тех пор, пока в последний раз она не увидела свою мать.
Поток жидкости, оставивший Джеральдин этим утром на выложенном испанской плиткой полу в ванной её матери, приблизил её к текущему оргазму. Она закрыла глаза, переживая прогорклые воспоминания до мельчайших подробностей, зная, что лучшее ещё впереди.
Извращённое слайд-шоу двигалось вперёд в голове Джеральдин. Версия Джеральдин лет сорока пяти стояла над кроватью больной матери. В такой мрачной ситуации широкая улыбка, застывшая на лице Джеральдин, определённо казалась неуместной.
Кислородная маска, прижатая ко рту Милдред, означала гибель. Она была тощей и едва могла двигаться. Говорить больше не было возможности. В её прикованном к постели состоянии казалось, что смерть нависла над ней, и в некотором смысле так и было. Но то, что помогло забрать аристократку на тот свет, Милдред никогда бы не предсказала.
Когда с Джеральдин слетели штаны и трусики, кислородная маска Милдред тоже снялась. Она изо всех сил пыталась дышать без помощи устройства, но её борьба стала гораздо более ожесточённой, когда Джеральдин плюхнулась ей на лицо с провисшей "киской".
Подражая действиям своей матери в прошлые годы, Джеральдин надавила своим злобным мясом на рот и ноздри Милдред. Маслянистый след прозрачных и не совсем белых жидкостей покрывал испуганное лицо Милдред. Ноги Джеральдины тряслись от удовольствия, которого она и представить себе не могла, а всхлипы и вздохи матери вибрировали у её половых губ и клитора.
Извращённая борьба Милдред продолжала щекотать Джеральдин до тех пор, пока вновь обретённый восторг не привёл её к вершине, прежде чем окончательно угаснуть.
Воспоминания о её матери, сосущей её клитор ради жизни, всегда приводили Джеральдин в Землю Обетованную. Когда она энергично ударилась задницей о зеркало, её возбуждение достигло пика. Крик удовольствия, вырвавшийся из её горла, сопровождался выбросом сливочной жидкости.
От силы её толчков зеркало сотряслось, но она не беспокоилась, что оно разобьётся. Когда строили зеркальный зал, она использовала очень толстые стёкла. Потребуется огромное усилие, чтобы их сломать.
Она радостно ухмыльнулась, ускорив обороты, яростно бьясь о стену, как женщина, которая годами сидела в клетке. Видение не фиксировалось ни на какой конкретной детали. Джеральдин поглощала сцену целиком. Когда она скользнула ближе к кульминации, она открыла глаза и уставилась на женщину в зеркале.
Она не была уверена, было ли убийство матери причиной того, что её привлекло собственное телосложение, но это казалось единственным логическим выводом.
Они были так похожи друг на друга. Когда ей было за двадцать, Джеральдин и Милдред часто принимали за сестёр. Но как только Джеральдин сняла свою пизду с жёсткого каучука, другое воспоминание пробралось в её мозг. То, о котором она предпочла бы не задумываться, но, казалось, всегда сталкивалась с ним.
Джеральдин больше некого было преследовать.
Она посмотрела в зеркало, вытирая слюну со рта, и на её лице появилась морщинка отвращения.
Сдвиг в её психосексуальной философии был трудным. Самовлюблённость Джеральдин поначалу доставляла удовольствие, но она отличалась от других гор, на которые она взбиралась. Сумма ощущений не была даже точкой на эротическом радаре по сравнению с инцестуальными случаями с её матерью. Это было похоже на переход от икры к сому.
Её фатальный недостаток был очевиден: она не думала наперёд.
Даже когда решение пришло к ней, было уже слишком поздно. Она очень живо помнила эту мысль, но это была концепция, которую она предпочла бы забыть.
Сколько Джеральдин себя помнила, она всегда ненавидела людей. Но вскоре после похорон Милдред, когда она, как всегда, была в депрессии, она решила, что не может быть одна. Она не стремилась ни с кем общаться, а просто заглушала своё одиночество.
Игровая площадка была выбрана случайно - место, куда мать отводила её до того, как их богатство резко возросло, место, которое Джеральдин вспоминала, как с ностальгической нежностью околачивалась здесь.
В тот день, когда Джеральдин заняла своё место на скамейке в парке, она увидела, как мать и дочь играют вместе. Она не могла не понять, насколько они похожи. Это был почти такой же уровень репликации, который Джеральдин видела между собой и Милдред. И вдруг её осенило.
"Ребёнок!" - подумала она.
Её прозрение на игровой площадке могло заменить тьму, к которой она стремилась. Теоретически это имело смысл, но перед ней открылась незамеченная правда.
Джеральдин перезрела.
За десятилетия слепоты, когда кровосмесительное увлечение почти полностью поглотило её, репродуктивные части Джеральдин стали застойными. Она медленно высыхала до необратимого бесплодия. Как будто Бог знал, какие адские авантюры могут последовать, и дал своё одобрение.
Джеральдин смотрела на себя в зеркало и размышляла о прошлом. Когда она думала о том, что привело её к этому моменту, выражение её лица показывало некоторую злость. Но помимо ненависти, она освобождала место для другой эмоции. Её зрачки вспыхнули, мерцание радости затмило гнилые воспоминания.
- Ты что-то ещё, - прошептала она.
С тех пор, как Джеральдин узнала, что в её будущем детей нет, Джеральдин возвращалась на игровую площадку бесчисленное количество раз. Идеи о том, как лучше всего умилостивить её демонов, развивались, как и то, как она воспринимала более удачливые семьи, играющие в пространстве.
Жевательная ухмылка Джеральдин теперь смотрела на неё в зеркале. То, что начиналось как простая идея, наконец было готово к раскрытию. Конструкции, которых заслуживали крестьяне, наконец-то получили бы их, конструкции, которые могла создать только эпоха мстительности.
