Ирвин Кобб - Рыбоголовый
Обзор книги Ирвин Кобб - Рыбоголовый
Ирвин Ш. Кобб
Рыбоголовый
Невозможно словами описать озеро Рилфут так, чтобы вы, прочитав это, представили в голове такую же картину, какую представляю я. Ведь озеро Рилфут не похоже ни на одно другое из известных мне озер. Оно появилось много позже Сотворения мира.
Остальная часть континента была создана и высушена солнцем за тысячи, миллионы лет до возникновения Рилфута. Это, вероятно, новейшее создание природы в нашем полушарии сформировалось в результате Великого землетрясения 1811 года, немногим более ста лет тому назад. Землетрясение 1811 года, несомненно, изменило внешний вид земли у тогдашних дальних границ этой страны. Оно изменило течение рек, обратило холмы в то, что теперь стало низинами трех штатов, превратило твердую почву в желе и заставило ее накатываться волнами, как море. И среди разрывов земли и воды оно опустило на колеблющиеся глубины участок земной коры протяженностью в шестьдесят миль, забрав все ее деревья, холмы, лощины и прочее; трещина прорвалась к реке Миссисипи, и три дня река текла вверх по течению, заполняя расщелины.
В результате этого образовалось крупнейшее озеро юга Огайо, большей частью расположенное в Теннесси и простирающееся через нынешнюю границу Кентукки. Оно получило название из-за схожести своего контура с косыми, шаткими ступнями полевого негра. Болото Ниггервул, что не очень далеко отсюда, было названо тем же человеком, который окрестил Рилфут[1]; по крайней мере, похоже на то.
Рилфут всегда было озером загадок. В некоторых участках оно бездонно. В других все еще ровно стоят скелеты кипарисов, которые ушли вниз, когда земля затонула. И если солнце светит с нужной стороны, а вода менее грязная, чем обычно, то человек, всматривающийся в глубину, видит — или думает, что видит — внизу под собой обнаженные верхние конечности, тянущиеся вверх, как пальцы утопленников, покрытые многолетней грязью и держащие знамена зеленой озерной тины. Кое-где слишком мелко для ныряний, там не глубже, чем человеку по грудь, но все же опасно из-за плавающих под водой водорослей, опутывающих конечности пловца. Берега большей частью грязные, как и вода, приобретающая весной цвет насыщенного кофе, а летом — медно-желтый. Деревья вдоль берега окрашиваются грязью вплоть до нижних веток после весенних паводков, когда сухой осадок покрывает их стволы тонким, болезненного вида слоем.
Вокруг озера простирается нетронутый лес, обрываясь там, где прорастают бесчисленные дыхательные корни кипарисов, будто надгробия и опорные камни мертвых коряг, гниющих в мягком иле. Безжизненно выглядит кукуруза, высокая, но растущая в низменности, и обесцвеченные, почерневшие окольцованные деревья, растущие выше, без листьев и ветвей. На длинной, мрачной отмели по весне комки лягушачьей икры липнут между стеблями морской травы, как пятна белой слизи, а по ночам выползают черепахи, чтобы отложить в песок идеально круглые, белые яйца в крепкой эластичной скорлупе. Старица берет начало из ниоткуда и вязнет в трясине, бесцельно извиваясь огромным слепым червем, чтобы наконец присоединиться к большой реке, несущей свои полужидкие потоки в нескольких милях к западу.
Так Рилфут и лежит там, с ровным дном, слегка застывая зимой, испаряясь знойным летом, раздуваясь весной, когда деревья обретают яркую зелень, и мошкара миллионами и миллиардами наполняет лощину своим отвратительным жужжанием, а осенью — окруженное всеми цветами, которые приносят первые заморозки — золотым цветом гикори, желто-коричневым явора, красным кизила и фиолетово-черным ликвидамбара.
Но деревня Рилфут имеет свои выгоды. Это лучшая деревня для охоты и рыбалки из всех, природных и искусственных, оставшихся на юге по сей день. В установленные сезоны сюда слетаются утки и гуси. И даже полутропические птицы, вроде бурого пеликана и флоридской змеешейки, как известно, прилетают гнездиться. Одичавшие свиньи располагаются в горных хребтах, и каждым кабаном руководит изможденный, дикий, худощавый старый боров. По ночам лягушки-быки, немыслимо крупные и чрезвычайно громкие, вопят на отмелях.
Это чудесное место для рыбы — окуневых, краппи, рыбы буффало с большим ртом. И то, что этим съедобным видам удается жить и метать икру, а их потомству — уцелев, плодиться снова, является чудом, учитывая сколько рыб-каннибалов обитает в Рилфуте. Здесь можно встретить сарганов более крупных, чем где-либо, хищных, с роговой чешуей и мордами аллигаторов; как говорят натуралисты, они сохранили ближайшую связь между животным миром сегодняшнего дня и животным миром эры рептилий. Явно деформированный вид пресноводного осетра, с ковшеобразным носом и крупной веерообразной перепончатой чешуей, выступающей на носу, как бушприт, целыми днями скачет в тихих местах, сопровождаемый мощными плещущимися звуками, напоминающими хлюпанье упавшей в воду лошади. На выброшенных к берегу бревнах огромные каймановые черепахи в солнечные дни лежат группами по четыре-шесть особей, дочерна обжигая свои панцири, настороженно подняв маленькие змеиные головы, готовые бесшумно ускользнуть при первом звуке весла, скрипящего в уключине.
Но самые крупные из них — это зубатки. Эти чудовищные создания, зубатки Рилфута — бесчешуйные, скользкие твари с мертвецкими глазами и ядовитыми плавниками, похожими на копья, и бакенбардами, свисающими по бокам их ячеистых голов. Они вырастают до шести-семи футов в длину и могут весить более двухсот фунтов, их рты достаточно широки, чтобы вместить человеческую ступню или кулак, они довольно сильны, чтобы сломать любой крюк, даже самый прочный, и достаточно прожорливы, чтобы поедать все, будь то живое, мертвое или сгнившее, с чем смогут справиться роговые челюсти. О, это страшные твари, и местные рассказывают о них страшные истории. Они называют их людоедами и сравнивают с акулами, разумеется, из-за их повадок.
Рыбоголовый был частью этого окружения. Он подходил ему, как желудю подходит его шляпка. Всю свою жизнь он прожил в Рилфуте, в одном и том же месте, в устье густой трясины. Там он родился, отец его был негром, а мать — индейской полукровкой, они оба уже умерли. Говорят, перед его рождением мать испугалась одной из крупных рыбин, поэтому, появившись на свет, он был помечен ужасной печатью. Как бы то ни было, Рыбоголовый был человекоподобным чудовищем, истинным воплощением кошмара. У него было человеческое тело — низкое, приземистое, жилистое — но лицо настолько походило на морду огромной рыбы, насколько это возможно, и все же сохраняло человеческие признаки. Его череп был с таким резким уклоном назад, что едва ли можно было сказать, что у него вообще был лоб; подбородок был скошен прямо в никуда. Глаза, небольшие и круглые, с мелкими, тусклыми, бледно-желтыми зрачками, были посажены далеко друг от друга, и смотрели пристально, не мигая, будто рыбьи. Нос представлял собой не более чем пару крошечных щелей в середине желтой маски. Но хуже всего был рот. Это был отвратительный рот зубатки, безгубый и немыслимо широкий, тянущийся из стороны в сторону. Когда Рыбоголовый повзрослел, он стал еще больше походить на рыбу, так как на лице у него волосы выросли в две тесно сплетенные тонкие подвески, свисавшие с обеих сторон рта, как рыбьи усы.