Владимир Казангап - Итихаса. Священные горы. Книга 1
Обзор книги Владимир Казангап - Итихаса. Священные горы. Книга 1
Чудовище, пожирающее демонов, где-то рядом. Стражи рыщут по всем ущельям. Что спасёт его, молодого демона? Сила мышц и ярость или любовь и чудесные способности могущественной красавицы-жрицы? Когда два любящих сердца соединяются, ничто не может им помешать – ни полчища жутких существ из подземных миров, ни зловещая рать коварного правителя, ни предательство наставников. И, может быть, он успеет стать человеком? Но как же поверить людям? Кто они, эти загадочные существа – люди, и что делают на этой Земле?
Основываясь на обширном этнографическом и фольклорном материале, автор воспроизводит живые картины жизни древнего Алтая.
Книга предназначена для широкого круга читателей, которым интересен всё ещё удивительный и загадочный Горный Алтай.
Владимир Казангап
Итихаса. Священные Горы
Глава 1. Тараган
«Земля аратов большая. Две луны надо, чтобы с Восхода на Закат пересечь. От границ земли Хатой до земель Нартулии тянется. До самого Тёплого моря доходит. Разрослось племя за века, раздвинуло границы. И на Ворот-звезду ушли сыновья со всем народом своим, и на Полдень уходили. Тесно стало в Священных Горах, на Восход да на Закат люди подались. Да там и осели. Кто мечом дорогу прокладывал, а кто и толковищем уладил. Сплелись с племенами дикими, тёмными. В лесах да болотах народу много живёт. Научили их пахать-сеять, тайгу корчевать да лосих приручать. Те и рады. Молока-то лосиного отродясь не пробовали. А уж коровьего да кобыльего и того паче. А про лепёшки и брюкву слыхом не слыхивали. Слилась кровь, взбурлила. Сильные дети поднялись в землях тех да на крыло встали. Девки все как одна – глаз не оторвёшь, одно загляденье. А наследки, те в пятнадцать годков, что твои великаны, из земли полунощной. Одной рукой ухватив коня за гриву, на землю его укладывают. А от племён диких им удаль передалась. Выйдут с топорами длинными да вострыми, встанут в ряд – широкими спинами стойбище закроют. Подходи, вражина, отведай. Редко кто рискнёт рать на них наслать. Ни к чему это. Ратников-то и так не сыщешь днём с огнём. А под их топоры народ на погибель гнать только по глупости великой можно. Лучше уж сторонкой обойти да людей своих сохранить. Хорошо жили. Трудились до потов солёных, богов славили, Прародительницу не забывали. Все споры толковищем решали. По законам предков, со Священных Гор принесённых. Но, как говорится, память народная коротка. Замывает её Времён-Река, как песком заносит. Далеко от Гор Священных да от Хранителей ушли. А может, и время такое настало. Да только объявились повсюду разбойничьи люди. Кто награбил много – ханом[1] себя назвал. И отары свои заставил пасти тех, у кого он их же и отнял. Треснула земля аратов, раскололась. Всяк за себя стал. Озлобились люди, возненавидели друг друга. Дошло до того, что начали биться насмерть меж собой. Каждому хочется ханом быть. А жугани – вот они, тут как тут. Долго выглядывали из пустынь своих да облизывались. Не пускали их араты в землю свою, потому что те людей в жертву приносят богам своим поганым. Да ещё и человечиной питаются. Потому и зовут их детьми Чёрной Птицы. Как только Великий Ильхегул может смотреть на это? Словно Чёрная Птица с бронзовым клювом накрыла своими чёрными крыльями земли аратов. Так шли жугани. Зажужжали над стойбищами да над городищами чеканы жуганьские, зашипели стрелы над частоколами. Завыли бабы над полями сгоревшими. Полилась кровь аратская на землю. И одолели бы араты врага. Да злоба сильней оказалась. Не стали они друг другу помогать. А то и вредить начали, чтобы под чекан жуганьский обидчика старого подставить. Вот и добились своего: сегодня у соседа стойбище в огне, а завтра и у самого дочь за волосья по ограде волокут. Так и стала земля аратов жуганьской. По глупости людской да по злобе. А теперь и скот врагу отдавай и мыто[2] плати. И детей своих отдавай на погибель страшную да на утеху. Если же голову поднимешь, враз стойбище выжгут. И весь род вырежут. Своего-то живота не жалко за детей отдать, а вот род жалко. Кончится род, где потом родишься? Кто тебя в землю свою, в семью примет? Вот и живут араты с опущенной головой. А у самих внутри всё кипит, вот-вот разорвёт. И разрывает порой. Ринется мужик на жуганей, зарычит, как медведь раненый, задушит голыми руками нескольких, да и сам рядом с ними ляжет. Только чекан в воздухе прожужжит и всё – голова надвое. А этим нелюдям всё одно – тут же есть начинают, причмокивая. Для них мозги человечьи – что лосиное молоко для дикарей. И эти тати уже до Священных Гор добрались, рыщут там в поисках Хранителей. Не будет Хранителей, не будет народа. Сила народа – в знаниях, веками накопленных, да в словах божьих, предкам когда-то переданных. Они подсказывают, как участь свою людскую при жизни очистить да через Бездны Нави после смерти проскочить. Но про то лишь Хранители ведают. Никто не знает, где они сейчас. В ущельях да горах схоронились. Только легенды да пророчества народ спасают. Душу греют. Про Хранителей пророчества, про Героев да про Золотого Всадника, который сломает Чёрной Птице её бронзовый клюв…
Месяц малой жары, год кабана.
28608 год от сотворения мира».
Из летописей Тёплой Обители.
Книга летописей «О веках древних»
Река Карасуу, зажатая хребтами, бурно несется по уступам. Склоны хребтов покрывает тайга. Кое-где над макушками кедров высятся каменные утёсы серого известняка, задевая вершинами облака. Над утёсами парят соколы, охраняя свои гнёзда и высматривая добычу. Северный склон одного из хребтов каменной стеной обрывается к реке, и только у самого подножия виднеется небольшая полоска земли, по которой вьётся тропка, выбитая косулями и маралами. Расширяющееся книзу ущелье покрыто кустами маральника и колючего зайчатника. Ветер то и дело поднимает над лесом облака кедровой пыльцы, перемешивая и разнося вокруг запахи тайги. Над цветами усердно трудятся пчёлы, собирая нектар и опыляя растения. Ниже по течению реки виднеются небольшие поляны, поросшие горным разнотравьем. На одной из них стоит большой восьмиугольный курень из добротных кедровых брёвен с конусной крышей, покрытой корой. Из отверстия на крыше струится дымок, разнося вокруг запах горящих сучьев и печёного мяса.
В сумерках со стороны леса показался всадник на вороном жеребце. Усталый запыленный конь осторожно ступал по каменистой тропе, изредка мотая головой и всхрапывая. Всадник не торопил его, видимо, жалея. А может, и хотел убедиться, что около куреня никого нет, зорким глазом осматривая лес. Никому не хочется напороться на засаду жуганей. Уж лучше в бою погибнуть, чем к ним в полон попасть. Они не посмотрят ни на твой выбритый череп и косу из макушки, ни на татуировки на плечах. Им что воин, что пастух, всё одно. Для них люди Священных Гор все одинаковые. Все чужие. Или еда, или раб. Да и ханские слуги не будут спрашивать, кто ты да откуда. Так поймут, что не свой. У ханских слуг войлочные плащи новые да чистые. Стирать есть кому. И сустуги[3] на груди блестят. Щиты деревянные под бронзой к седлу приторочены. Да и не ездят они по одному. Всегда дюжина, две, и обязательно со стягом, чтобы жугани да разбойничьи люди не трогали. Если ты пастух, скорее всего, они не тронут. А если у тебя череп выбрит, коса тугая от макушки до пояса спускается да ещё и меч под плащом, значит ты или разведчик чей, или убийца наёмный. Накинут сеть, потом пытать станут. А там пока разберутся, неизвестно чем всё закончится. Про разбойничьих же людей вообще говорить нечего. Того и гляди, на плечи кто-нибудь прыгнет или стрела из зарослей прилетит. Плащ, хоть старый и грязный, да от ветра и холода спасает. Кожаные доспехи с сустугами на груди тоже денег стоят. А конь да меч в разбойничьем хозяйстве обязательно пригодятся. Вот и не торопился всадник. Кусты осматривал, лес слушал. Подъехал к коновязи, спешился, привязал жеребца и, ещё раз оглядевшись, направился к двери жилища. Спустившись по земляным ступенькам вниз, незнакомец открыл дверь и вошёл в просторное помещение. Хозяин дома, коренастый старик с абсолютно белой редкой бородкой, сидел у круглого каменного очага на стуле из куска бревна лицом к двери и курил длинную деревянную трубку с каменным чубуком, пуская в отверстие крыши сизые облачка дыма. Его голубые глаза щурились от дыма. На безволосом темени плясали красные блики. Заплетённые в косичку волосы у него не были седыми. Они оказались белого цвета. Абсолютно белого. Без единого оттенка. Что странно выглядело на фоне загоревшего, с глубокими морщинами лица. Несмотря на возраст, старик сидел прямо, а в его глазах светились несгибаемая воля и сила, отличающие воина от простого пастуха или охотника.
