Геннадий Мурзин - Нереальное – реально. Нечто сродни мистике
Геннадий Мурзин - Нереальное – реально. Нечто сродни мистике краткое содержание
Нереальное – реально
Нечто сродни мистике
Геннадий Мурзин
© Геннадий Мурзин, 2016
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Геннадий Иванович Мурзин, публицист и литератор (автопортрет)
Мечтать – не вредно
– Пошли, мужики. Не будем писателю мешать, – мотая в мою сторону рыжеволосой и кудлатой головой обычно говорил испитым голосом Олег Игнатов, организатор и вдохновитель вечных пьяных застолий.
Парни с пониманием кивали и молча десантировались в соседнюю общежитскую комнату, где и продолжали гульбу.
И что же писал тогда, в далеком 1959-м? Прозвище, конечно, прозвищем, но я и в самом деле возомнил себя на тот момент писателем. А творил я повесть о войне. Откуда фактура? Из рассказов отца. Сюжет таков: танковый полк оказывается в окружении, командование принимает решение: прорываться с боем. Завязывается сражение. Но силы слишком неравны. Один за другим горят танки, гибнут их экипажи. Но гвардейцы с прежним ожесточением противостоят проклятым фашистам. Командир, истекая кровью, целует гвардейское знамя полка и просит командира одного из танков гвардии младшего лейтенанта Морозова сберечь символ боевой чести воинского соединения. Морозов торжественно принимает из рук комполка знамя и клянется доставить его в целости и сохранности к своим. Морозову действительно удается оторваться от фашистов, но потом все-таки и его машину подбивают. Морозов покидает горящую машину и лесами, болотами, из последних сил, теряя в стычках с немцами последних боевых товарищей, идет к своим. И выходит. И выносит боевое знамя полка. Свои его торжественно встречают. Радуются. Младшего лейтенанта Морозова вызывает сам маршал Конев, троекратно, по русскому обычаю, целует и прикрепляет к пропахшей гарью гимнастерке орден Красного Знамени, а потом подносит ему граненый стакан русской водки и произносит тост: «За мужество и героизм русского офицера-солдата!»
Написал повесть, помнится, быстро, перечитал, поправил, переписал начисто в общую тетрадь и бандеролью отправил… Свое «гениальное» творение не мог, понятное дело, доверить абы кому, первому встречному журналисту или заштатному, с провинциальным запашком, журналу. Посчитал, что моя повесть явится украшением журнала «Огонек» – самого популярного тогда издания. Да, чего там мелочиться. Публиковать так уж публиковать. Не в многотиражке же!
Одна неделя сменяла другую. Приходя со стройки1, у вахтерши общежития каждый день с душевным трепетом спрашивал:
– Тетя Шура, мне… ничего?..
– Ждешь? Письмо?
Я с придыханием, боясь вспугнуть маленькую надежду, отвечал:
– Д-д-да.
– Нет, голубок, ничего тебе нет.
Понурив печально голову, отходил. Но по-прежнему не терял надежду.
В одну из ночей…
…Вижу, будто прихожу с работы, а меня встречает сияющая тетя Шура. Она, размахивая в воздухе объемным заштемпелеванным вкривь и вкось конвертом, радостно возвещает, пританцовывая: «Письмо, тебе письмо, голубок!»
Хватаю конверт, тут же разрываю, достаю оттуда лист бумаги, начинаю читать. Точнее – гляжу в конец письма и вижу, что его подписал сам главный редактор «Огонька», сам великий писатель Софронов. Только потом возвращаюсь к началу письма и читаю:
«Дорогой собрат по перу!
Я с огромным вниманием лично прочитал твою повесть «Преодоление» и был просто-таки потрясен той правдой жизни, которая содержится в твоем, не побоюсь этого слова, по-настоящему талантливом произведении.
Поздравляю! Крепко жму твою мужественную руку, коллега!
Я счастлив, что нашему полку гениальных советских писателей прибыло.
Я рад сообщить, что в одном из ближайших номеров моего журнала твоя рукопись увидит свет, и миллионы читателей смогут познакомиться с твоим творением.
Я буду рад, если ты, дорогой коллега, удостоишь мой журнал следующими твоими романами.
Кстати. Твою рукопись я взял на себя смелость показать товарищу Хрущеву Никите Сергеевичу. Он – в восторге и считает, что твое произведение следует выдвинуть на соискание Ленинской премии в области литературы.
Будешь в столице – заходи. Выпьем по чарочке, по нашей, фронтовой.
До встречи, собрат по перу!
С величайшим уважением к тебе и твоему таланту – Анат. СОФРОНОВ»
Эмоции хлещут через край и я дико кричу во всю мощь:
– Ура! Есть! Победа! Я победил!..
И тут просыпаюсь, открываю глаза и вижу лицо сожителя по комнате Олега Игнатова, который трясет меня за плечо.
– Что с тобой, писатель? Чего орешь, оглашенный?
Я молча (недоволен, что разбудили на самом интересном месте) поворачиваюсь на другой бок и вновь засыпаю в надежде досмотреть столь приятный сон до конца. Но, увы…
Сладостное испытание
Вчера, когда задувало с севера, было довольно свежо, сегодня, когда ветер с юга, – жарко и душно. Средний Урал… Чего от него ждать-то?
…Стою напротив большой рубленой избы. Вижу: створка одного из низко посаженных окон полуоткрыта. Значит, есть кто-то дома. Сворачиваю с дороги и подхожу. Распахиваю настежь оконную створку, приподнимаюсь на цыпочки и заглядываю внутрь. У окна – она! По юному полуовалу лица блуждает счастливая улыбка, а васильковые глаза, чуть припухшие и потому по форме напоминающие спелую сливу, заглядывают мне в душу.
– Привет! – говорю и посылаю собственную улыбку, при этом на моих щеках появляются очаровательные и неотразимые (такого мнения придерживаются женщины) глубоко посаженные ямочки.
Замечаю: в глубине комнаты ходят люди, которых я не знаю.
– Здравствуйте, – тихо отвечает девушка и меня обдает жаром своей юности. Потом чему-то громко смеется и озорно встряхивает небольшой головкой. На лоб и часть лица падает длинный, вьющийся на конце, русый локон, прикрыв собой один из ее глаз.
– Вернулась? – спрашиваю я.
Спросил, не зная, о чем. Спросил, очевидно, первое, что пришло на ум. Ездила девушка куда-либо или нет – мне неведомо. И вообще: кто это юное создание? Ее образ мне кого-то смутно напоминает. Но кого?! Силюсь, а вспомнить не могу. Да и что я делаю, в конце концов, возле этого окна?
Девушка удивляет своим ответом:
– Да… Еще вчера, – и спешит пояснить. – Летала в Нью-Йорк.
– Вот оно что… И как? Террористы не шалили?
– Обошлось, – отвечает девушка и вновь обжигает меня взглядом.
Я говорю:
– Понавезла, пожалуй, всякой всячины, разных заокеанских диковинок.
Девушка кивает:
– Было, – она нагибается, достает из-под ног несколько футболок и кладет на подоконник.
Беру в руки одну из них, с изображением статуи Свободы на груди и надписью на английском языке, в котором я – ни бельмеса, прикидываю к себе и, огорчившись, замечаю:
– Подростковая… Что, все такие маленькие? – спрашиваю и делаю обиженное лицо.
– Остались только эти… На всех не хватило… Возьмите… Внуку подарите… Будет рад…
Надуваю губы и гляжу в сторону.
– Я – не «все».
И чем я такой особенный? Кто объяснит? Кстати, откуда это милое существо знает, что у меня есть внук? Поражает и, в то же время, чувство такое, будто девушку знаю целую вечность.
Обида быстро прошла и я, подтянувшись на руках, ставлю одно колено на подоконник, демонстрируя намерение таким способом проникнуть внутрь дома.
– Можно? – с некоторым опозданием спрашиваю я, спрашиваю, скорее, ради формы.
Девушка громко смеется в ответ.
– Конечно, можно, но почему через окно, когда есть двери?
– Ах, да… Верно…
Спрыгиваю молодцевато (совсем не по возрасту) на землю, иду через калитку во двор и оказываюсь…
…Я лежу на мягкой кушетке и смотрю в потолок. Там несколько сучков на потолочных плахах образуют нечто, напоминающее небесное созвездие, – Большую Медведицу. Лежу, не стыдясь проходящих мимо каких-то людей, уже в одних коротеньких трусиках. Почему? И когда скинул брюки? Зачем? Может, из-за духоты? Ну, нет: в деревянной избе – прохладно и дышится легко даже в самый нестерпимый зной.
Мимо прошла, скосив в мою сторону влажный взгляд, та девушка. Еще и еще раз продефилировала. На ней – очень коротенькое и легонькое ситцевое платьице, а плечи окутывают густые и длинные русые волосы.
«Хороша! – про себя восклицаю я. – Как только-только поспевшее яблоко… И – ни грамма макияжа».
Душа томится. Как сладко!.. От одних лишь предположений, а что если на самом деле?.. Помереть!..
Проходя мимо в седьмой раз, девушка вдруг останавливается напротив, подумав о чем-то несколько секунд, ложится рядом. Я – освобождаю ей место на узкой кушетке, придвинувшись ближе к спинке. Приподнимаю ее головку, просовываю свою руку и прижимаю к себе. От ее волос веет чистотой и свежестью луговых трав. Я нестерпимо хочу эту девушку, готов взять ее и овладеть одним рывком, по-звериному. Однако что-то останавливает.
