Геннадий Прашкевич - Помочь можно живым
Победителям смотров самодеятельности, помимо жасминовых тирсов, выдавались ржавые щиты. Олимповцы, желавшие вступить в садовый кооператив “Своя оливка”, обязаны были предъявить квитанцию о покупке кифары — по одной на каждого члена семьи.
Кстати сказать, кифарами Геракл занимался особо. Объявления о наборе в кифарные кружки заполнили все уголки “Олимпа”. От шпиля на храме заводоуправления до трубы кузнечно-прессового цеха протянулся над предприятием плакат, написанный метровыми буквами. Возле трубы полотнище закоптилось, и окончательный текст выглядел так:
“ОЛИМПОВЦЫ! НА КУРСЫ ИГРЫ ПО КЛАССУ КИФАРЫ ВАС ПРИГЛАШАЕТ ГЕРА…”
Новое имечко сразу прилипло к Гераклу. Поначалу герой возмущался и норовил вступать в жаркую битву с обидчиками, потом привык и стал охотно отзываться на “Геру”. Он был, в общем-то, добродушный и отходчивый древний грек.
Трудно предположить, что еще предпринял бы герой для очистки завода от сверхнормативов, но через пару месяцев центральный склад вместе с филиалами опустел, как оливкохранилище весной.
Геракл вычистил щеткой поизносившуюся львиную шкуру и отправился в храм заводоуправления, распорядившись напоследок освободить “Олимп” заодно и от объявлений.
Слава, эта капризная дама, не заставила себя ждать. Тучегонитель отправил Афине Банковской гонца с ликующим посланием. Приказом по заводу герой был переведен в боги 3-й категории и, тем самым, причислен к сонму олимповских руководителей верхнего звена.
Многотиражка “Боги жаждут” посвятила производственному подвигу целый разворот. Три колонки занимало интервью под заголовком “Скажи мне, Геракл, любимец богов…” Материал сопровождался рисунками, изображавшими деяния героя. В центре красовался портрет: Геракл, стоя на колеснице, обозревает строительство нового цеха амфор и дисков и как бы дает руководящие указания…
К новому корпусу Геракл не имел ни малейшего отношения, но редактор многотиражки решил подать материал поэффектней. Он же (редактор) переложил вопросы и ответы на звучный гекзаметр. Последнее сделать было легко, ибо глава многотиражки всерьез баловался стишками. Оставшись в одиночестве, он частенько надевал на голову лавровый венок — вещь, требовавшую терпения и трудолюбия, так как лавровый лист приходилось покупать в пакетиках и долго отпаривать над кипятком (иначе не сплеталось).
Во время интервью Геракл поинтересовался, чего, собственно, жаждут боги из названия газеты.
Редактор ответил весьма строго:
— Боги могут жаждать только одного — безусловного, выполнения плана по всем технико-экономическим показателям. А вы, что же, не жаждете?
Герой смутился и пробормотал:
— Нет, отчего же… Я тоже жажду… Как без этого… Я просто к тому, что название больно уж громкое.
— Ну, это не нам с вами решать, — спокойно возразил редактор, и на этом интервью закончилось.
Поздно вечером уставший от почестей Геракл вышел за проходную. По улице тянулась вереница грузовых колесниц.
— Куда путь держите? — поинтересовался герой у сонного возницы.
— На склад, куда еще…
— На какой склад?
— Известно, на какой, на наш, олимповский. Но-о, проклятущая! Почитай, через день возим и возим. Животное покормить некогда!
— А что возите-то? Какой груз? — взволновался Геракл.
— Да разный, — охотно откликнулись из арьергарда. — Сейчас вот кифары пошли. Второй день одна песня — кифары да кифары! У нас теперь, случаем, не музыкальный завод будет? Смехота!
— Музыкальней, — глухо произнес Геракл. — У нас тут ежедневно концерты и сольные выступления. Проезжай давай, не задерживай колонну, а то сейчас разнесу весь ваш кифарный караван к чертовой бабушке1
Перепуганные возницы нахлестнули своих пегасов и укатили за угол, оглядываясь на взбешенного героя.
Геракл все понял. Пока он очищал центральный склад, оборотистый Гермес со своими толкачами, не теряя золотого времени, переоборудовал заводское оливкохранилище. Теперь туда свозились вновь приобретаемые запасы. На завод потоком шли солнечные хронометры, устаревшие еще до покупки станки, вазы, сандалии 60-го размера… Недаром любимая поговорка заведующего отделом снабжения Гермеса гласила: “В нашей Греции все есть! А нет — так будет!”
На следующее утро прибыл гонец от Афины.
“Сверхнормативные запасы, — говорилось в официальном свитке, — возросли с 4 до 5 миллионов драхм. Ввиду этого в дальнейшем ссуды “Олимпу” будут предоставляться из расчета 20 % годовых”.
В дальнейшем Геракл очень не любил вспоминать о своем неудавшемся подвиге и убедительно просил других не делать этого. По сей уважительной причине одно из самых блистательных деяний могучего героя навсегда осталось скрытым от пытливых умов историков. В памяти поколений сохранились предания лишь о двенадцати подвигах Геракла. А жаль.
История пятая
СЧАСТЛИВЫЙ ПОЛИКРАТ
На заводе “Олимп” работали разные люди — везучие и незадачливые, флегматики и холерики, передовики производства и нарушители трудовой дисциплины, зеленые юнцы и умудренные ветераны, светлые головы и, наоборот, ударенные пыльным мешком из-за угла… Всякие, словом, подобрались люди.
Но самым счастливым из всех олимповцев, бесспорно, был заместитель директора по капитальному строительству Поликрат.
Поликрат имел все, что нужно древнему греку для счастья: отдельное жилье (с колоннами скромными, но приличного ордера), приятную должность с недурным окладом, персональную колесницу последней модели. Кроме того, имелись в наличии: нескандальная жена, милые детишки — дочка-отличница и сын — будущий археолог, — дача и… Впрочем, никакое не “и”. Напротив — самое главное. Итак, у Поликрата было самое первое и важное — здоровье юноши-дискобола.
Комплект, таким образом, имелся полный.
Из этой причины (счастья) вытекало три логических следствия.
Во-первых, Поликрат, как и многие столь же счастливые люди, обожал прикидываться несчастным. У безжалостного Цербера Каждый раз перехватывало горло от жалости, когда замдиректора, страдальчески мигая глазками, брел утром через проходную. Левую руку Поликрат неизменно держал на сердце. Так, с прижатой рукой, сидел на совещаниях, обедал в столовой, ездил на персональной колеснице, поливал на огороде редьку, даже спал.
Если Зевс интересовался на летучке, как идут дела во вверенной службе, заместитель по капстроительству, опустив голову, молчал минуты три. Затем следовал прерывистый вздох — как бы подавляя подступающие рыдания. Присутствующим становилось жутковато. Тело замдиректора обмякало, рука, прижатая к сердцу, дрожала быстро и мелко.
Зевс пугался.
— Вы мне только цифру скажите, и все. Хоть за прошлый квартал…
Судорожный всхлип. Слезы нависают на ресницах.
— Не надо, не надо за квартал! За месяц скажите, и я вас тут же отпускаю. Сколько процентиков? Тихонько, не напрягаясь…
Первая слеза уныло капает на председательский стол. За ней готовится целая горючая очередь. Правая рука лезет за валидолом.
— Все, уже все, — говорит Зевс. — Ступайте отдыхать. Только один малюсенький вопросик… План есть? И сразу ух дите! Задание выполнено? И сразу — домой! Кивните, да или нет. Последнее усилие, дорогой…
Горестная пауза. Всем хочется зарыдать или повыть.
— Да, план есть… — еле слышно звучат слова горемыки-замдиректора, более похожие на стон раненой утки.
Облегченные вздохи превращают кабинет тучегонителя в некое подобие моря — в тот самый момент, когда из пучин всплывает кит и усиленно дышит полной грудью.
— Вы свободны! А может, приляжете? У меня тут диванчик в комнате отдыха…
Поликрат безнадежно мотал головой, плелся в свой кабинет на дрожащих ногах.
Трудно было работать со счастливым Поликратом.
Вторым следствием, вытекавшим из полного поликратовского счастья, было стремление избегать.
Замдиректора тщательным образом избегал производственных рытвин и ухабов, острых углов, загвоздок и закавык — то есть всего, что могло нанести урон взлелеянному блаженству. Поэтому Поликрат все округлял.
Делал он это с упоением. Особенно доставалось неровным цифрам типа 93,7 %. Поликрат не мог смотреть на них иначе, как с омерзением, и неизменно приводил в божеский вид — то бишь, округлял до 100.
Но подлинного мастера отличает какой-нибудь, ему одному свойственный гениальный мазок. Таким заключительным мазком для замдиректора была единичка. Аккуратно поставленная после запятой, она достойно венчала творение. В отчете получалась симпатичнейшая цифра — 100,1 процента. Число, с одной стороны, достаточно круглое, чтобы получить премию, а с другой — вполне достоверное из-за маленького гениального довеска.
