Геннадий Прашкевич - Помочь можно живым
Мидас все понял. Его способность превращать все вокруг в золото проявлялась лишь в минуты злости и досады. В спокойном состоянии ни удар кулаком, ни пинок ногой результатов не давали. Наступали новые времена…
Первым делом мастер поспешил в БРИЗ.
— Открытие века! — воскликнул он, появляясь в дверях, эффектно, как бог из персональной машины. — Теперь все пойдет по-другому!
— Бывает, — безучастно сказала завбюро, полная нимфа в очках. — Заявку, конечно, не принесли? Без нее к рассмотрению не принимаем…
Мидас выскочил в коридор, на подоконнике набросал заявку.
— Перепишите на бланк. Иначе не принимаем к рассмотрению.
Мидас переписал на бланк.
— “Чтобы всем стало лучше”, — меланхолично прочла нимфа. — Это что, заголовок? Перепишите по образцу, гражданин. Иначе…
— Не принимаем к рассмотрению?
— Именно. И посерьезнее, посерьезнее! Заявка — не стихи!
Сидя на подоконнике, Мидас тщательно изучил образец. Затем каллиграфически вывел на бланке:
“Заявка на предполагаемое изобретение. Название: превращение отдельно взятых предметов промышленного назначения и домашнего обихода в золото (аурум) путем нанесения равномерных ударов передней, а равно задней конечностью по поверхности превращаемого предмета под линейным углом 90–120 градусов с интенсивностью 1–3 удара в минуту”.
— Так еще куда ни шло, — нехотя согласилась нимфа. — А где же схема техпроцесса? Расчет экономического эффекта? Ссылка на первоисточники? Вы что нам подсовываете, гражданин?
— Изобретение… — прошептал сменный мастер. — Я хотел, чтобы всем стало лучше…
— Кому-то лучше, а нам чтобы хуже, да? Возиться с вашим делом кому придется? Нам! Брали бы пример с ОГК: все рассчитано, вычерчено, не рацпредложение — конфетка! Ладно уж, на первый раз… Рас-, смотрим, уговорили…
— Когда? — просиял изобретатель.
— Через полгодика, думаю, в самый раз. Где-нибудь так в середине греческих календ. Прощайте, изобретатель!..
И вот теперь Мидас стоял в кабинете громовержца, пряча руки за спину, чтобы ненароком не сорваться. Нервный тик сотрясал некогда спокойнейшее лицо мастера. Он решил идти до конца…
Беседовать с директором “Олимпа” было, по всему, очень интересно. Это напоминало игру “Угадай-ка!” Когда Зевс еще только начинал фразу, надо было догадаться, чем она закончится. В “угадайку” частенько игрывали работники завода на совещаниях и планерках. Если тучегонитель говорил о достижениях “Олимпа” и вдруг делал небольшую паузу, следовало ожидать слова “однако”. И Зевс покорно говорил:
— Однако, товарищи…
И далее шла проверенная цепочка: “было уделено мало внимания вопросам…”, “вскрытые недостатки стали предметом…”, а в конце непременно: “подчеркнута необходимость принять действенные…”.
— Мы… — говорил Зевс, и автоматически включившийся в игру Мидас легко догадывался: “…должны всемерно повышать то-то и то-то”.
— Вместе с тем… — начинал директор, и мастер мысленно продолжал: “…у нас, к сожалению, еще встречаются отдельные факты, когда…”.
Мидас играл в “Угадайку” минут пятнадцать. Воспользовавшись паузой после слов “наряду с вышеуказанным, следует…”, он не стал дожидаться выражения “…отметить, что еще явно не достаточно”, вмешался и нарушил правила игры.
— Все равно не понимаю, — упрямо проговорил сменный мастер. — Не дело это, золотом разбрасываться.
Зевс поперхнулся на слове “отметить”. Глаза его медленно принимали осмысленное выражение.
— Вы… — начал он (про себя Мидас машинально закончил: “дальше своей колокольни не видите, а суетесь!” Но он ошибся).
— Вы, — сказал тучегонитель, — абсолютно правы. Да, правы. В принципе. Золотом разбрасываться нельзя. Это не мусор.
— Вот-вот, — обрадовался Мидас. — Надо использовать открытие. А они рогатки ставят… Бесхозяйственность!
— Э-э-э, — прищурился директор “Олимпа”. — Не совсем так. К бесхозяйственности нас толкаете как раз вы!
— Я?!
— Да, вы, дорогой товарищ.
И Зевс в пять минут растолковал сменному мастеру систему заводского планирования.
— Существуют три основные системы. Выпуск продукции можно планировать в штуках, в деньгах и, наконец, по весу. Не дергайтесь, это очень интересно… Помните, мы выпускали бюстики Гомера?
— Как же не помнить. Весь завод был завален сверху донизу.
— Добавлю: и торговая сеть тоже… Но не в том суть. Тогда нам планировали по количеству — чем больше, тем нам лучше. Мы и старались. Шутка ли, двести тысяч Гомеров — годовая программа!
Мидас нетерпеливо пошевелился.
— Не спешите, — сухо заметил тучегонитель. — Затем нас перевели на другую систему. Главное теперь- выпуск в тоннах. Вес! Мы, понятно, переключились на производство двухметровых Афродит с веслом (два центнера!). Бюстики не годятся: вес чепуховый. Доходит?
— Понемногу…
— Я в вас не сомневался… А теперь, когда все отлажено и завод перекрывает показатели, приходите вы и требуете… Чего вы, собственно, требуете? Превращать статуи в золотые?
— Н-ну, хотя бы… Золото ведь. Ценность! Выгодно…
— Абсолютно правильно! Страшно выгодно! Но только когда?..
— Всегда!
— Не всегда, а только лишь в том случае, если нам станут планировать по стоимости! Тогда не из золота — из брильянтов Афродит будем делать! На шеи диадемы вешать! Чем дороже, тем лучше. Вот тогда ваше изобретение пригодится весьма и весьма. Тогда и приходите.
А сейчас не время еще. Нечего здесь воду мутить.
— Но ведь золото тяжелое! — в отчаянии закричал Мидас. — Давайте сейчас внедрим!
— С ума вы сошли! — испугался громовержец. — Сейчас, когда нам спущены строжайшие инструкции по экономии драгоценных и цветных металлов! Не дай бог, что вы! Эй, чего молчите?..
Мидас не отвечал. Закрыв глаза, он лежал в кресле для посетителей, находясь в глубоком забытьи. Зевс срочно вызвал бога-референта. Дионис ни на минуту не терял своей бодрости.
— В обмороке? Хозяйственный механизм — не для слабых духом… Да пошлите вы его в баню! Позвонить?
— Пожалуй, — согласился тучегонитель. — Скажи, пусть по полной программе примут. Ишь, как позеленел… А ведь кремень был, не грек!
…Третий день стоял Мидас под душем “шарко” в “бане” загородной дачи для олимповского руководства. Золотистые струйки воды стекали с его тела, и вместе с ними незаметно уходил чудесный дар делать золотым все вокруг, наступали спокойствие, безмятежность, усталое безразличие…
Мидас посмотрел в настенное зеркало, и ему вдруг почудилось, что по обеим сторонам головы, медленно наливаясь тяжестью, вырастают, зреют, торчат лопухами уши — пара громадных золотых ослиных ушей…
Мидас отчаянно затряс головой, пытаясь избавиться от странного видения. Легкая рябь пробежала по бронзовому зеркалу, уши пропали без следа. Мидас снова стал обыкновенным, выдержанным, безразличным человеком, как многие на заводе “Олимп”.
И тогда он заплакал.
История четвертая
13-Й ПОДВИГ ГЕРАКЛА
Биография Геракла напоминала повесть из юношеского журнала о становлении трудного подростка.
Еще в раннем детстве увлекся он дрессировкой змей. Из-за неправильного обращения два особо ценных экземпляра подохли Родители вздохнули с облегчением Но радоваться было рано Будущий герой твердо решил сделать жизнь как можно интересней — и себе, и окружающим.
Он колотил соседских мальчишек, никому не давал спуска и бузотерил так, что участковый инспектор по делам несовершеннолетних не раз порывался поставить его на учет или перевести в специальную школу для чрезмерно энергичных подростков.
Родителям пришлось раньше обычного выпустить буйного отрока в плавание по житейскому морю.
К двадцати годам Геракл успел поработать в зоологической экспедиции, причем, отличился при поимке редкого Немейского льва. Затем вернулся было к старому увлечению — занялся змееловством, но опять загубил ценный экземпляр (на сей раз Лернейскую гидру, посмертно занесенную в Красную книгу). С досады герой влюбился и долго работал швеей-мотористкой на фабрике верхнего платья — под началом у предмета своей любви
Потом было еще много разного. В итоге Геракл попал на “Олимп”, где сразу пришелся ко двору, совершил немало производственных подвигов и начал быстро продвигаться вверх. Бывший трудный подросток превратился в цветущего мужчину, одетого в броский костюм из натуральной львиной шкуры.
Знатное впечатление произвела на олимповцев лихая очистка авгиевых конюшен в подсобном хозяйстве завода — мероприятие, диковинное по резвости. Геракл жаждал новых славных деяний, и вскоре получил такую возможность.
