Кит Робертс - Английский фантастический роман
— Пусть это звучит как парадокс Эпименида, но я могу присоединиться к этому заявлению: африканец Абониту называет всех африканцев лгунами. На самом деле это, конечно, никакой не парадокс. Быть лгуном — не значит не говорить ни единого слова правды. Кроме того, мы убийцы, мошенники и тираны. Иногда. Именно этого ты, Эндрю, и не можешь в нас понять.
— Зачем ты меня спас?
— Я спасал не тебя, а себя. — Он оглядел белую пустыню. — Хотел бы я знать, где сейчас Карлоу и Прентис — если они еще живы.
— Должно быть, жалеют о содеянном. Им, наверное, сейчас очень одиноко.
— Значит, ты не последуешь их примеру, Эндрю?
— Разве ты не клялся в моей надежности еще сегодня утром? Не из-за этого ли возник весь сыр-бор?
— Частично. Ты не последуешь за ними?
— Нет. К чему подвергать себя опасности замерзнуть, умереть от голода или погибнуть от руки выжившего, но одичавшего соплеменника?
— Это не ответ.
— Тогда давай так: я сделал свой выбор. В отличие от них. И каждый мой поступок только подтверждает это. С каждым днем решение становится все более непоколебимым.
— Хорошо, — резко произнес Абониту. — Завтра мы будем в Лондоне. Ты понадобишься мне в качестве проводника. — Он усмехнулся. — Кстати, теперь будешь управляться с камерами самостоятельно. Лидеру это не к лицу.
— Жаль, что у меня не оказалось камеры сегодня утром.
— И мне жаль. Осталось бы хоть что-то для потомков — если мне суждено пасть от удара молнии.
— Лондон, — молвил Эндрю, — уже завтра… Как ты думаешь туда въезжать? По реке?
— Единственный разумный путь. И единственно возможный. Как по-твоему?
— Верно.
— Что ты скажешь о таком возвращении в свой город?
— Не знаю…
— Ты растроган? Возбужден?
— Нет. Скорее, ошеломлен. Мне хотелось побыстрее покончить со всем этим.
— А я чувствую воодушевление, — признался Абониту. — И сам себе противен из-за этого. Принцессы и фараонши Древнего Египта требовали, чтобы их тела переодевали после смерти для бальзамирования только разложившимися. Они полагали, что в противном случае бальзамировщик не сможет удержаться и надругается над ними. Лондон — это мертвая фараонша…
— Но не разложившаяся. Она заморожена. Ты сможешь беспрепятственно предаваться некрофилии, Або. Но у египтян были более простые и куда более приятные возможности — например, оскопить бальзамировщиков.
— Дело в том, что страсть знакома даже евнухам. Кроме того, у них могли трудиться и полноценные мужчины. Бывают случаи, когда единственным выходом может служить только неприятное решение. Ты не согласен?
— Полностью согласен, — ответил Эндрю.
Абониту взял Эндрю за руку; это был прямой, откровенный жест. Стоя в стороне от остальных, они были видны как на ладони.
— Ты мне нужен, Эндрю, — сказал он. — Не как проводник и не как оператор. Нужен как друг. Если ты бросишь меня одного с моими соплеменниками, мне конец. Так ты остаешься?
— Да, — сказал Эндрю. — Остаюсь.
Шлюзы в верховьях Темзы заставили снизить скорость; кое-где приходилось делать крюк, чтобы преодолеть препятствие. В районе Теддингтона, совершая очередной объезд, они очутились на поле сражения или расправы. Повсюду возвышались снеговые курганы, из которых торчали замороженные руки и ноги, неестественно скрюченные в смертельной агонии.
— Видишь? — спросил Абониту у Эндрю, когда они медленно продвигались по этому жуткому полю. Ближайший курган был усеян следами недавней деятельности — скорее всего, раскопок. Выдранные из мерзлоты трупы еще не успело замести снегом. У одного не хватало руки, у другого — ноги. Эндрю поймал себя на том, что представшее глазам зрелище не вызывает у него ничего, кроме легкого приступа тошноты.
— Да, — отозвался он. — Я этого и ожидал.
— Я тоже. Но видеть все самому — другое дело. Погляди-ка туда.
Эндрю повиновался.
— Что-то застигло его — или ее — врасплох.
На снегу валялась отрубленная от туловища рука. Она определенно принадлежала молодой, изнеженной женщине. На запястье оставались золотые часики.
— Должно быть, здорово перепугался, раз бросил добычу. Мы можем возвращаться к реке?
— Думаю, да. Сворачиваем на северо-восток — туда, между деревьев.
— Хорошо, — согласился Абониту. — Здесь слишком гадко.
В Чисвике их встретило некое подобие жизни. Сперва на берегу замерзшей реки мелькнули странные фигуры, некоторые из которых при приближении «ховеркрафтов» отступили к домам, другие — посмелее или полюбопытнее — остались поглазеть и даже размахивали руками. Рев турбин заглушал любые звуки, какие могли бы доноситься с их стороны, однако один мужчина определенно взывал о помощи. Видя, что «ховеркрафты», не останавливаясь, мчатся по льду, он побежал, стараясь не отстать от них. Команда наблюдала за ним с интересом и подбадривала криками, когда же он растянулся на снегу, окончательно выдохнувшись, осыпала его глумливыми насмешками.
В районе Чисвикского моста копошение людей имело более осмысленный характер. На левом берегу Темзы и на самом мосту собралась толпа. Эндрю насчитал примерно тридцать-сорок душ; в основном, это были мужчины, но среди них затесалось несколько молодых женщин самого непреклонного вида. Их определенно собрала здесь новость о приближении «ховеркрафтов», однако, в отличие от оставшейся позади группы, эти люди были настроены враждебно: они потрясали кулаками и выкрикивали угрозы. Некоторые нагибались и, нащупав предметы потверже, швыряли их в сторону «ховеркрафтов».
— Местное население как будто настроено не слишком дружелюбно, — с улыбкой прокомментировал Абониту.
Над их головами пронесся свист.
— Кто-то из них вооружен, — сказал Эндрю.
Али, мусульманин из племени хауса, исполнявший обязанности капитана на судне Абониту, предложил:
— Надо бы притормозить, сэр, и произвести по ним пару залпов.
— Хочешь преподать им урок, Али? Чтобы бросились врассыпную, попрятались за деревьями, где их все равно отыщет пуля? Добрая старая традиция, только здесь она не сработает. У них есть где прятаться, и они быстро отступят. Лучше не рисковать. Будем надеяться, что нас минует шальная пуля. Не думаю, чтобы они открыли сплошной огонь. Патроны — слишком большая ценность, чтобы расходовать их просто так, сдуру.
Река сделалась шире; впереди взметнулись ввысь трубы Баттерсийской электростанции, однако над ними не вилось даже подобия дымка.
— Сбавь скорость до пяти узлов, — приказал Абониту штурману и посмотрел на Эндрю. — Гляди, вдоль реки идет заграждение. — Он поднял бинокль. — Явно не новое.
— Мы достигли оконечности Пейла, — объяснил Эндрю. — Однако ко времени моего отъезда никаких заграждений еще не построили. Наверное, они появились позже. Банды совершали налеты через реку и раньше; видимо, потом дело приняло совсем печальный оборот.
— Не вижу ни малейших признаков жизни.
— Я тоже, — подтвердил Эндрю.
Сказав это, он почувствовал, что у него защемило сердце, — совсем как раньше. Сколько еще раз ему доведется испытать это мучительное чувство безнадежности?
Они медленно продвигались между безмолвных белых возвышений по обеим сторонам Темзы. Позади полыхало вечернее небо с грозно нависшими тяжелыми облаками, подсвечиваемыми клонящимся к закату солнцем. Эндрю установил треногу с камерой и снял сперва панораму вмерзшего в лед города, а потом зловещий закат. Будет эффектно смотреться как в цвете, так и на черно-белом экране телевизора, подумал он, стараясь не поддаваться горечи.
Взору предстала галерея Тейт. Здание показалось бы такими же безликими руинами, покрытыми белым саваном, как и окружающие строения, если бы не следы сильного пожара; через разбитые окна было видно царившее внутри запустение. Самые ценные полотна исчезли из этих стен еще до окончательного краха, чтобы выплыть по смехотворным ценам на аукционах в южных странах и принести хоть какую-то иностранную валюту. Эндрю вспомнил бум вокруг картин из собрания Чантри, пришедшихся по вкусу африканским ценителям живописи своей монументальностью; их собрали на чердаке, отряхнули от пыли и продали по ценам, пусть и не выдерживавшим сравнения с суммами, которые могли бы быть уплачены за них в благословенные времена королевы Виктории и короля Эдуарда, но все же оказавшимся достаточно высокими в сравнении с пренебрежительно встреченными Пикассо, Браком и Матиссом. Это были хоть и небольшие, но все-таки деньги; от абстракционистов же покупатели дружно воротили нос. Их пришлось вешать обратно на стены на обозрение оставшимся в живых, замерзающим обитателям Пейла. Видимо, после того, как все пошло вразнос, кто-то развел из них костер, который превратился в пожар. Эндрю попытался вспомнить, какая судьба постигла скульптуры. На аукционах пробовали выставлять маленькие бронзовые статуэтки, однако за них удавалось выручить так мало, что это не окупало даже их доставку по воздуху. Крупные изваяния, естественно, так и остались стоять. Скорее всего, они высятся на прежних местах по сию пору, усыпанные пеплом пожарища и снегом, залетающим в разбитые окна, — все эти шедевры Хэпуорта, Эпштейна и Мура. Ожидает ли их новая жизнь? Даже если проект колонизации увенчается успехом, у африканцев имеется свой, более глубокий и не такой искусственный примитивизм, тем более, что за его образцами не надо отправляться за тридевять земель.
