Роберт Сильверберг - Стархэвен
Кабина, проплыв сквозь все здание вниз, остановилась на дне шахты. Чувствуя над собой давящую массу гонады, Мэттерн старается скрыть охватывающее его замешательство.
— Фундаменты здания, — говорит он, — простираются на 400 метров в глубь основных пород. Мы сейчас находимся на их самом низшем уровне. Здесь генерируется энергия.
Они идут по галерее, глядя на огромный, высотой в 40 метров генераторный зал, сопровождаемые тихим гулом сверкающих турбин.
— Большую часть энергии, — объясняет Мэттерн, — мы получаем посредством сжигания отработанных твердых отходов. Сжигаем все, что нам не нужно, а продукты сжигания продаем потом как удобрение. Есть у нас также дополнительные генераторы, приводимые в движение аккумулированным теплом тел.
— Я так и предполагал, — бормочет Гортман про себя.
Мэттерн весело подтверждает:
— Ясно, что 800 000 живых существ, собранных в замкнутом пространстве, выделяют огромное количество тепла. Часть тепла выводится наружу через охлаждающие ребра на наружных стенах здания. Часть передается вниз и приводит в движение генераторы. Зимой распределяем его равномерно по всему зданию для выравнивания температуры. Остальное употребляем для очищения воды и тому подобных процессов.
Еще минуту они приглядываются к энергетическому оборудованию, а затем Мэттерн ведет гостя к регистрационным установкам. Там как раз находится группа школьников. Оба тихонько присоединяются к экскурсии.
— Сюда, — объясняет учитель, — стекает моча. Видите? — Он рукой показывает на огромные пластмассовые трубы. — Она протекает через искровую камеру, где подвергается дистилляции, чистая вода перекачивается сюда. Вот здесь происходит технологический процесс переработки отходов, который мы с вами проходим. Мы продаем эту продукцию сельскохозяйственным коммунам…
Мэттерн и его гость посещают также и завод удобрений, где перерабатываются фекалии. Гортман задает многочисленные вопросы. Его, несомненно, все это интересует. Мэттерн доволен; для него нет ничего более важного, чем детали жизни в гонаде. Он боялся, что этот чужеземец с Венеры, где люди живут в отдельных домах и много времени проводят на свежем воздухе, составит себе неблагоприятное впечатление о жизни в гонаде.
Они едут наверх. Мэттерн рассказывает о климатизации, о системе подъемных и спускных шахт и тому подобных устройствах.
— Все это великолепно, — заключает Гортман. — Я не в состоянии был даже вообразить, как одна маленькая планета с 75-ю миллиардами жителей вообще может выжить, тогда как вы превратили ее в… в…
— В утопию, — подсказывает Мэттерн.
— Да, именно это я имел в виду, — говорит Гортман.
Производство энергии и регенерация отходов не лежит в области профессиональных интересов Мэттерна. Он знает, как все это делается, но только потому, что его увлекает функционирование городской гонады. Настоящим же полем его деятельности является социология общества, поэтому его и попросили показать гостю организацию социальной структуры гигантского здания. Сейчас они едут вверх, в направлении жилых этажей.
— Это Рейкьявик, — объясняет Мэттерн. — Здесь живет главным образом обслуживающий персонал. Мы не хотим создавать сословные классы. Но в каждом городе преобладает какая-то профессиональная группа: инженеры, научные работники. И каждая такая профессиональная группа образует отдельный клан.
Они медленно идут по холлу. Мэттерн чувствует себя не в своей тарелке и, чтобы скрыть нервозность, говорит без умолку. Он рассказывает о том, как каждый город в границах гонады вырабатывает свой собственный жаргон, стиль одежды, фольклор и кумиров.
— А существуют ли контакты между отдельными городами? — спрашивает Гортман.
— Стараемся их развивать путем спортивных соревнований, обмена студентами и через организацию регулярных вечерних встреч жителей разных городов.
— А не лучше было бы поощрять загородные ночные прогулки?
Мэттерн наморщил брови.
— Мы предпочитаем держаться нашего собственного окружения. Случайная сексуальная близость с жителями других городов — проявление слабого характера.
— Понимаю.
Они входят в обширный зал.
— Это спальня молодоженов, — объясняет Мэттерн. — Каждые пять или шесть этажей имеют такое помещение. Когда молодые вступают в брак, они оставляют свои родительские дома и перебираются сюда. После рождения первого ребенка им предоставляется собственное жилье.
— А где же вы берете для них комнаты? — удивляется Гортман. — Я так понимаю, что все комнаты в здании заняты. Не может быть, чтобы смертность у вас была равна рождаемости, значит…
— Смерти, в самом деле, в определенной степени разряжают ситуацию. Если умрет один из партнеров, а дети вырастут, оставшийся в живых партнер переводится в спальню для старших, таким образом освобождая место для новой молодой семьи. Однако я согласен с вами, что большинство нашей молодежи не находит квартир в здании, поскольку прирост новых семей составляет 2 % в год, а смертность — намного ниже. Мы строим новые городские гонады и переселяем туда молодоженов путем жеребьевки. Говорят, что к новым условиям трудно приспосабливаться, но компенсацией является принадлежность к первым новоселам. Статус приобретается автоматически. Таким образом, мы постоянно, так сказать, перемешиваемся, отдавая нашу молодежь, создавая новые комбинации общественных единиц. Блестяще, но правда ли? Вы, наверное, читали мою статью “Структурная метаморфоза населения городской монады”?
— Конечно, читал, — отвечает Гортман. Он окидывает взглядом спальню. На спальной платформе поблизости совокупляется двенадцать пар. — Они такие молодые… — произносит он.
— Половая зрелость наступает у нас очень рано. Девочки вступают в супружеские связи на двенадцатом году жизни, а мальчики — на четырнадцатом. Через год появляется первый ребенок, благослови нас Бог!
— И никто не пытается контролировать прирост?
— Контролировать прирост? — шокированный неожиданным богохульством, Мэттерн нервно хватается за свои гениталии. Несколько копулирующихся пар с изумлением поднимают головы. Кто-то хихикает. — Прошу вас никогда не употреблять этих слов, — пылко говорит Мэттерн. — Особенно в присутствии детей. Мы… мы никогда так не говорим, даже думать так не смеем…
— Но…
— Жизнь для нас — святыня. Сотворение новой жизни — благословение. Размножение является почитанием и обязанностью человека в отношении Бога. — Мэттерн усмехается. — Быть человеком — значит решать все проблемы усилием мысли, правда? А нашей главной проблемой является размножение жителей в мире, который сделал болезни и устранил войны. Я допускаю, что мы бы могли ограничить естественный прирост, но это решение было бы дешевым и убогим. Вместо того, как вы сами убедились, мы победоносно идем навстречу проблеме размножения! Мы размножаемся с радостью, наша численность возрастает в год на 3 миллиарда, и для каждого у нас находится место и пища. Умирают немногие, а рождается много, и мир наполняется. Бог велик, жизнь богата и прекрасна, и, как вы сами видите, все мы счастливы. Мы уже выросли из детской потребности изоляции друг от друга. Зачем нам выходить наружу? Зачем нам леса и пустыни? Для нас гонада 116 является всей Вселенной. Зловещие предсказания пророков не сбылись. Разве вы можете возразить мне что-либо? А теперь идемте, я покажу вам школу.
Выбранная Мэттерном школа находится в рабочем районе Праги, на 108-м этаже. Он надеется, что Гортмана это заинтересует, поскольку население Праги обладает самым высоким показателем прироста в гонаде 116, и семьи, состоящие из двенадцати или пятнадцати членов, здесь не редкость. Приближаясь к дверям школы, он слышит чистые звонкие голоса, поющие о божьем благословение. Мэттерн помнит этот гимн: когда он был ребенком, он пел эту прекрасную песню, мечтая о большой семье, которую он когда-нибудь сотворит. И тихо напевает под нос хорошо известные слова:
“А сейчас он сеет святое семя,
Которое вырастет в мамином лоне,
Вырастет новая жизнь…”
И вдруг случается инцидент, очень неприятный и непредвиденный. В коридоре к Мэттерну и Гортману подбегает какая-то женщина. Молодая, неряшливая, в тонкой серой повязке на бедрах. У нее заметная беременность, волосы ее в беспорядке.
— Помогите! — кричит она. — Мой муж сошел с ума!
Вся дрожа, она падает в объятия Гортмана. Гость смущен. За ней бежит молодой, чуть старше двадцати лет, мужчина с впалыми щеками и налитыми кровью глазами. В руках он держит горелку, сопло которой раскалено до красна.
— Проклятая ведьма! — бормочет он. — Блудники, блудники без конца у нас. Уже есть семеро, так на тебе восьмой… С ума сойти можно!
