Песах Амнуэль - Тривселенная
Глава одиннадцатая
Миньян ощутил себя обновленным во мраке и безмолвии. Ни мрак, ни безмолвие не угнетали его, как это было при прежнем рождении, — напротив, мрак помогал понимать духовную суть мира, а безмолвие помогало общаться.
Он заговорил с Вдохновенной-Любовью-Управляющей-Вселенной и от нее узнал о том, как был спасен. Он заговорил с Создателем и узнал о своем предназначении в мире. Только Миньян мог изменять законы природы, поскольку только в нем действовали природные законы всех трех миров, возникших после Большого взрыва.
Много оборотов назад родилось и начало расширяться единое Мироздание, состоявшее из материи и духа. Будучи по природе своей существом бесконечно разумным, Мироздание ощутило восторг, сменившийся вскоре чувством ужаса.
Материя и дух отделились друг от друга.
Что произошло? Флуктуация материи? Сбой мысли? Этого не мог знать ни Создатель, ни, тем более, Миньян. Они понимали только, что когда закончилась взрывная стадия расширения, Мироздание распалось на три составляющие: три Вселенных начали независимое существование — бессмысленное, безнадежное и заранее обреченное.
Первая Вселенная оказалась материальной — дух, как мировая сущность, был низведен до функции движения атомов и полей. В результате с неизбежностью получилось, что больше двенадцати миллиардов лет в материальной Вселенной не существовало никаких проявлений разума.
Материя так и не осознала себя — разве что на уровне человеческих индивидуальностей. В конце концов человек создал понятие об идеальном, о духе, о Боге — разумная материя пыталась хотя бы на уровне воспоминаний воссоздать истинную свою сущность.
Естественно, понятие об идеальном, не будучи таковым на самом деле, лишь разобщило людей. Когда духовное является функцией деятельности материального мозга, а мозг, в свою очередь, возникает в результате эволюции вещества и поля, то и рождение Вселенной по-разному представляется ученому, исследующему движение галактик, и богослову, верящему в разумный акт творения. Единое действие расщепилось, и о сути его человек, как бы гениален он ни был, догадаться не мог. Впрочем, он не мог догадаться и о том, что не способен догадаться, в чем на самом деле состояла истина.
Человек сконструировал себе духовный мир, пытаясь (возможно, на уровне глубинных материальных инстинктов) востановить нарушенное единство Мироздания, но создать истинный дух он не мог, поскольку имел дело с материей и только с ней. Совесть, честь, идеал, мечта, вера — придавая этим понятиям духовный, внематериальный смысл, человек все равно не выходил в осознании этих сущностей за рамки своего вещественно-полевого мира. Совесть не жила самостоятельной жизнью, но была порождением человеческих поступков и вне их становилась абстрактной бессмыслицей. Идеал был всего лишь рожденным в мозгу человека представлением — движением атомов и полей, а не самостоятельной и самодостаточной мировой сущностью.
Человек создал систему представлений об идеальном, в которой истинно идеальному места не нашлось, поскольку идеал не существовал вне человеческих о нем представлений. Была ли честь самостоятельной сущностью — вне человеческого общества и созданной им морали? Была ли самостоятельной сущностью любовь — вне сугубо материальных особенностей человеческого организма, необходимых для продолжения рода?
Вторая Вселенная имела, казалось бы, все шансы выжить, в отличие от материального мира. Здесь равно и раздельно существовали материя и дух. Материальное могло обращаться в духовное, а дух — в материю. Сначала это происходило самопроизвольно, а когда и во Второй Вселенной возникла разумная жизнь, человек научился пользоваться законами взаимопревращения материи и духа, создавая из идеи жилища его материальную конструкцию, а из вещественной структуры дерева или земли — конструкцию духовную, не способную, впрочем, к саморазвитию. Духовная составляющая мира разумной так и не стала.
Третья Вселенная оказалась миром духовным, миром разумных и развивающихся идей, абсолютно, однако, чуждых всякой материи.
Все три Вселенных изначально были обречены на гибель — по той причине, что ни одна из них не была настолько совершенной, чтобы существовать вечно.
Ибо вечно только совершенство.
В Первой, материальной Вселенной человек стремился к совершенству, однако законы природы были здесь бездуховны, и потому истинного совершенства в этом мире существовать не могло. Первая Вселенная была обречена.
Во Второй Вселенной человек, стремясь к совершенству, умел создавать вещество из мысли и обращать вещество в мысль, но духовная составляющая, не будучи самостоятельно разумной, такой способностью не обладала. И потому Вторая Вселенная была обречена тоже.
Идеи, населявшие Третью Вселенную, не могли достичь совершенства в своем мире, поскольку полагали материю не только противоположной духу, но принципиально ему враждебной сущностью. Мысли, идеи обладали разумом, материя же представлялась им косной и безмысленной — следовательно, подлежащей уничтожению. Потому на гибель была обречена и Третья Вселенная.
Три обреченных мироздания могли спастись, достигнув совершенства: вновь став единым целым, каким была Тривселенная в момент Большого взрыва.
Глава двенадцатая
Даэна проснулась, когда солнце еще не взошло, а редкие облака, повисшие над домиком, отсвечивали багровым и казались круглыми щитами, о которые разбивались крупные капли рассвета.
Она полежала немного, вспоминая — не мыслями, но телом, — ощущения прошедшей ночи. Создатель хотел знать все, и Даэна говорила с ним каждой своей клеткой, ею же и созданной не далее как вчера вечером: она хотела, чтобы ночь была счастливой, и собрала себя такой, какой видела в собственном воображении. Ночью она была с Ариманом, и они любили друг друга, их было двое в одном существе, и голова от этого шла кругом, ей не было так хорошо даже тогда, когда она была земной женщиной по имени Алена.
Она встала, оглядела себя в зеркале (ах, как хороша, слов нет, впрочем, Создатель лучше понимал без слов) и немного прибралась по дому. Постель стала мыслью о постели, Создатель подхватил ее, как принимает опытный теннисист направленный ему мяч, и родилась идея, способная к самостоятельной жизни — Постель-Принимающая-Тело. Даэна уже привыкла к тому, что, создав материю из пустых оболочек идей, она могла возвращать созданное в состояние духа, но уже в новом качестве — наделяя сознанием, самостоятельным именем и невозможной прежде сутью. Конечно, Создатель помогал, но Даэна не всегда улавливала его неощутимые для материального сознания движения.
Даэна вышла за порог и застыла в изумлении: лик Создателя смотрел на нее со светлевшего неба. Она поразилась, но и испугалась, потому что не ожидала явления именно сейчас, когда вокруг была утренняя тишина и хотелось побыть наедине с собой и ночными воспоминаниями.
Жаль, — подумала Даэна, — это было так хорошо. Создатель ждал, и Даэна отступила, отдав Миньян власти и разуму Пинхаса Чухновского.
— Что случилось? — спросил Чухновский.
— Затруднение, — сообщил Создатель, улыбнувшись уголками губ. Чухновский понимал, конечно, что видит не улыбку, а лишь ее идею, мысль об улыбке, преобразованную сознанием, но не мог заставить себя прямо глядеть в небесный лик — все уровни его наследственной памяти и общей памяти Миньяна протестовали против того, что Создатель — Вездесущий, Всезнающий и Всесильный — может явиться человеку не в виде символа, а как реальное существо, глядящее с неба на землю.
— Затруднение, — продолжал Создатель, — заключается в том, что Очищение-Требующее-Покаяния оказалось идеей нежизнеспособной. Она погибла во время последней дискуссии. Мы пришли к заключению, что покаяние является все-таки исключительным атрибутом материального мира. Нам понятна идея вины, это жизнеспособная идея, и многие из нас влючили понятие вины в свои жизненные установки. Моя вина, например, в том, что я являюсь тебе в понятном для тебя образе, не будучи тем, за кого ты меня принимаешь. Но покаяние, которое я должен принести… Кому? И какая новая идея возникнет в результате? Не будет ли следствием новая вина и, следовательно, необходимость нового покаяния? И если наша задача — спасти мироздание от гибели, то не окажется ли непрерывность вины и покаяния тем циклом, который не позволит нам выполнить предназначенное?
— Покаяние, — сказал Чухновский, — это признание ошибочности некоего действия, обещание не допускать подобного впредь. Почему у вас, таких мудрых, возникли затруднения в понимании этих простых истин?
— Это не простые истины, — возразил Создатель. — Понятие вины включает в себя понятие о действии. О материальном действии. Для нас нет ничего сложнее этого. В дискуссии с тобой, когда ты называл себя Генрихом, возникла мысль о том, что твой переход из материального мира был вызван действием, которое ты-Генрих назвал убийством. Определение убийства, данное тобой-Генрихом, и вызвало последующую дискуссию. Материальное убийство не является уничтожением материального же носителя, но только лишением его определенных атрибутов. Мы же определили убийство как преднамеренное уничтожение идеи во время дискуссии. Но в дискуссии неизбежно рождается новая идея, более совершенная и способная к саморазвитию. Если убийство влечет за собой вину, а вина требует покаяния, то из этого следует, что убийство недопустимо. Значит, необходимо сохранять жизнь любой идее, даже противоречащей общему направлению развития мироздания?
